Там, где миру конец,

Стоит крепость Осовец,

Там страшнейшие болота,

Немцам лезть в них неохота313.

Героическая оборона Осовца во многом способствовала успеху русского контрнаступления. Русские войска подходили к городу с востока, юга и юго-запада314. К 20 февраля 1-й и 2-й Сибирские корпуса закончили переброску по железной дороге и сосредоточились в районе Сероцка и Острова. К вечеру 23 февраля они подошли к Праснышу приблизительно на 18 км. Однако ввиду того, что 1-й Сибирский корпус был подчинен командующему 1-й армией, а 2-й – командующему 12-й, их дальнейшие действия оказались несогласованными. Командующий 12-й армией генерал П. А. Плеве планировал в результате совместных действий окружить немцев и нацеливал своих подчиненных прежде всего на действия против них, в то время как командующий 1-й армией генерал от кавалерии А. И. Литвинов стремился к сохранению линии фронта. В результате до вечера 24 февраля перед 2-м Сибирским корпусом так и не была поставлена задача по наступлению. Действовать в соответствии с полученным приказом занять Прасныш он начал только 25 февраля. В результате одновременная атака города была сорвана315.

13-14 (26–27) февраля 1915 г. в Прасныше шли исключительно упорные бои, успех в которых несколько раз склонялся в разные стороны. К вечеру 27 февраля противник был выбит из города, понеся при этом большие потери: количество пленных на этот день составило 5400 рядовых и 58 офицеров316. Отступление было для немцев вынужденным и внезапным, они оставили госпитали, склады, пленных, в окопах лежали незахороненные трупы. Дороги, по которым уходил противник, были забиты брошенным имуществом317. Под городом были захвачены 12 орудий, 29 пулеметов, 122 зарядных ящика, аэроплан и обозы318. В ряде случае весьма удачно действовала русская кавалерия. Впрочем, успех одной из атак был довольно случайным: 15-й Украинский гусарский полк неожиданно наткнулся на колонну отходившего противника и сразу же атаковал ее, захватив 256 пленных, три легких и одно 100-мм орудие319. В целом, трофеи при преследовании были незначительны. Полностью окружить занимавший Прасныш 1-й резервный германский корпус, как и организовать энергичное его преследование, все же не удалось320.

Тем не менее это был чуть ли единственный успех в маневренной войне на русско-германском фронте, во всяком случае единственный случай крупного окружения немецких войск, сопровождавшегося расстройством тыла и управления. На последнем этапе боев у немцев, очевидно, нарушилось правильное снабжение войск и начались перебои с обеспечением продовольствием и боеприпасами, что немедленно сказалось на их моральном состоянии и привело к росту сдавшихся в плен. «Все дороги, ведущие от Прасныша, – сообщал корреспондент «Русских ведомостей» В. Я. Брюсов, – были заполнены отрядами конвоируемых пленных»321. Напряжение сил русских войск также было исключительно высоким, но достигнутые результаты в Ставке оценивались как скромные. «Обидно, – писал 15 (28 февраля) В. А. Сухомлинову Н. Н. Янушкевич, – что не удалось захватить Прасныш до сдачи наших. Расход патронов под Праснышем громадный. Но он не дал успеха»322.

Этот скептицизм не помешал штабу главковерха заявить, что 16 (29) февраля он закончил Праснышскую операцию победой, разгромив не менее двух германских корпусов и отбросив неприятеля к границе323. 16 февраля (1 марта) было объявлено и общее количество пленных, взятых под Праснышем, – 10 тыс. человек324. Общие потери противника составили около 13 тыс. человек325. Эта победа в какой-то степени была компенсацией за предыдущие поражения. Угрозу германского прорыва на этом участке фронта удалось быстро ликвидировать, а 2 марта начался контрудар 1, 12 и 10-й русских армий с целью оттеснить немцев с линии рек Бобр и Нарев назад в Восточную Пруссию. Поскольку удержание этих позиций П. фон Гинденбург считал важным для подготовки своего будущего наступления в тыл русского Северо-Западного фронта, бои приняли чрезвычайно упорный характер326. Первая половина марта прошла в упорных боях, заставивших противника отступить к границе и перейти по всему фронту к обороне327.

При наступлении в Восточной Пруссии любой успех и любая неудача покупались весьма дорогой ценой. Немцы отошли на старые, хорошо подготовленные на возвышенностях позиции, укрытые за колючей проволокой. Штурмовать их опять пришлось из болотистых низин, где не было укрытий. «Наступать приходилось по местности совершенно открытой, с подъемом в сторону немецких окопов, – вспоминал участник этих боев, – земля была мерзлая, и цепи, залегая от невыносимого огня, не могли окопаться и поголовно расстреливались… Потери в эти дни были колоссальны… Бой продолжался три дня. Три дня наши части поднимались, расстреливались, ложились и мерзли. В полдень верхний слой земли оттаивал и превращался в грязь. Гренадеры пользовались случаем и руками сгребали оттаивавшую грязь и устраивали род закрытия. К вечеру замерзали мокрые шинели, обращаясь в грязную кору. Винтовки стрелять не могли, ибо облепившая их грязь замерзала и винтовки обращались в дубины»328. Вскоре наступило теплое время, принесшее с собой распутицу. Даже для подвоза полевых кухонь приходилось использовать дополнительных лошадей. О каких-либо активных действиях в этих условиях не могло быть и речи329.

«Это уже третье несчастье, которое испытала русская армия в Восточной Пруссии за семь месяцев войны, – писал 1 марта 1915 г. А. Нокс. – Все три взятые вместе лишили нас, пожалуй, 30 генералов, но стоили многих хороших полковых офицеров и до 250 000 чел. Они стоили нам свыше 500 орудий, а также столь необходимых винтовок, снаряжения, всех видов обозов, достаточных для того, чтобы снарядить пять армейских корпусов. Русская поговорка гласит, что если ты гонишься за двумя зайцами, то не поймаешь ни одного. Русский Генеральный штаб начал кампанию с преследованием восточнопрусского зайца, но галицийский заяц с той поры стал гораздо более популярным. Русские офицеры в общем понимают, что Германия – это враг, который должен быть завоеван. Одна партия считает, что необходимым предварительным условием является систематическая оккупация Восточной Пруссии до Вислы, другая – что возможно вторжение в Силезию из Галиции и юго-западной Польши, если Восточная Пруссия будет обложена. Ни одно из этих решений не было принято, но достигнут своеобразный компромисс, возможно, вследствие влияния командиров двух «фронтов» на Верховное командование. Говорят, что Великий Князь – большой сторонник силезской идеи. Если это так – он должен был обложить Восточную Пруссию по линии Неман, Бобр и Нарев вместо того, чтобы посылать 10-ю армию вперед, в пасть германской железнодорожной системы»330.

Основным своим достижением зимой 1915 г. немецкое командование считало не только срыв так называемого гигантского плана великого князя (который на самом деле был плодом воображения П. фон Гинденбурга и Э. Людендорфа)1, но и нанесение потерь невосполнимого масштаба и характера русской армии. Э. Людендорф вспоминал: «Я был доволен, что большое наступление Великого Князя потерпело крушение. Но к окончательному решению на русском фронте, к чему я так стремился мыслями и чувствами, мы приблизились лишь на один шаг. Огромных русских сил, затраченных на фронте Восточной и Западной Пруссии, впоследствии не хватало для операции в Галиции. Русские потери по сравнению с нашими были очень велики. Даже при русском богатстве людьми пополнение такой убыли с течением времени должно было встретить затруднения»2.