Остынь, чувак, все под контролем. Подумаешь, подпустил слишком близко эту разведенку. Думал, безопасно с ней калякать о том о сем, с этой израненной, переломанной.

Ведь не нужна же тебе такая, сто пудов не нужна.

Ну, ошибся, бдительность потерял, но ведь все поправимо.

Во-первых, не общаться. Или сократить до минимума общение, а расстояние увеличить. Хамить почаще и побольнее.

А во-вторых, снесем-ка мы на фиг красотищу на башке, которая нравится Владьке. Эпатаж, конечно, греет тщеславие, но безопасность дороже.

И, вооружившись ножницами и машинкой для стрижки волос, Артем отправился в ванную.

Евгения Петровна могла бы обойтись и без хлеба. Могла напечь блинчиков и, начинив их паштетом, превосходно пообедать. Но для себя одной заниматься готовкой было непривычно и до слез грустно. К тому же дома не сиделось. Пошла в продуктовый на станцию.

А потом пожалела. Сейчас бабы с расспросами полезут. Сплетни пойдут. Хотя они уже во всю ходят. Про мальчика, про ее Антошу.

Он был поздним у родителей даже по нынешним меркам. Умерли поочередно в один год – сначала Елена, от сердечного приступа, за ней Максим. Несчастный случай, не справился с управлением и врезался в столб.

Евгения Петровна была у Бобровых домработницей и немножко гувернанткой для их сына. В семнадцать с половиной Антоша остался сиротой. Евгения его не бросила.

Антон воспринял ее попечение как нечто само собой разумеющееся и не возражал, чтобы она заняла маленькую комнату в их большой квартире.

До его совершеннолетия расходы на жизнь взяла на себя домработница.

Денег на счетах покойных родителей должно было хватить на обучение Антона в вузе и на скудное прожитье, но не на жалованье экономке. Евгения Петровна нанялась приходящей прислугой в семью по соседству, продолжая заботиться о мальчике вечерами и по выходным. Совсем как если бы была ему мамой.

У нее появилась цель – поставить Антошу на ноги, попутно сделавшись ему незаменимой.

Когда студент Бобров пропускал по болезни лекции, она переписывала ночами для него какие-то уникальные конспекты, взятые у одногруппников напрокат и лишь на одну ночь. Когда у мальчика уставали глаза от компьютера, а нужно было учить материал к зачету, она читала вслух сколько потребуется, лишь бы запомнил.

Готовила фуршеты для друзей, чтобы он мог достойно отметить очередную сдачу. Подруг его не любила, правда. Оно и понятно. Вертихвостки. Меркантильные вертихвостки, особенно из иногородних.

Однако когда мальчик женился, супругу его приняла с пониманием и с ним же месяц спустя взяла от Антоши расчет.

Около полугода она была в разлуке с дитем.

Потом он узнал, что жена обманула его, и он простить не сумел. И не захотел.

Евгения Петровна не была мастерицей утешать, хотя мальчика очень жалела. Она просто сказала: «Я сейчас супчику тебе сварю, сырного. С сельдереем и яичком. Соскучился небось по супчику моему? А девок у тебя этих будет…»

Недоговорила, потому что вскинул на нее Антоша мокрые от слез глаза, а в них вместо боли – гнев. Евгения и заткнулась, кляня себя за болтливый язык. Разговор забылся, но мальчик накрепко усвоил, что чем ближе подпускаешь к себе женщину, тем больнее она укусит. Вывод не имел отношения к тете Жене, домработнице: беспокойство по поводу душевной привязанности к прислуге нелепо, потому что таковая привязанность невозможна.

Евгения Петровна все понимала, но не претендовала на большее. Даже матери бывают ненавидимы сыновьями, ей жаловаться грех.

Хотелось ли ей, чтобы он замечал ее заботу?

Каждой захотелось бы. Но она не лезла за благодарностью. Все, что ей нужно, она имеет. Большего – не получится.

Выйдя к пристанционной площади, она увидела небольшое сборище местных кумушек, оживленно о чем-то судачащих. Если при ее приближении умолкнут, значит…

Умолкли, но не сразу. Солировала Гущина Татьяна, стоя к ней спиной. Ее толкнули, она оглянулась опасливо. Улыбнулась фальшивой улыбкой и торопливо скользнула в магазин. Но главное Евгения Петровна расслышать сумела.

Горе.

Антона после допроса задержали. Из-за того, что подозревают, будто он в соседнем лесочке труп подростка зарыл. Завез, прикончил и зарыл. Из соображений шкурных.

Нужно что-то делать, Евгения! Думай, кобыла ты старая!

Но что она могла?!

Если только объявления развесить. Пусть отыщутся люди, кто видел у билетной кассы или на перроне мальчишку – Ивана Панфилова, из-за которого столько бед.

Воды оставалось на донышке, да и та сделалась тухловатой. Аккумулятор в фонарике-брелке тоже сдувался, нужно беречь и то и другое.

Шурупы с дверных петель выкрутить удалось, и он выбрался в более просторное помещение, ну а толку? Темнота, духота и неясные шумы снаружи – вот и все бонусы.

Несколько раз ему слышался невнятный голос, однако свой подавать остерегся. Если человек, заперший его, поймет, что Ваня получил частичную свободу, то предпримет новую пакость.

Как ему следует поступить, если он услышит за дверью голоса других людей, Ваня не решил. У киднепера могут быть сообщники.

В школе им рассказывали, что нужно делать, если тебя возьмут в заложники террористы. Типа, не спорить, выполнять требования, не провоцировать агрессию и ждать прибытия ОМОНа.

А если попадешь в лапы маньяка, то, наоборот, попытаться его разговорить, назвать свое имя, очеловечиться в его сознании.

Все это в Ваниной ситуации не работало. Не с кем очеловечиваться, не с кем быть покладистым и незаметным.

Странно, что еду не приносят. Может, забыли о нем?

Есть Ивану хотелось до тошноты, до судорог в желудке. Шоколадку, обнаруженную в рюкзаке, он с жадностью проглотил еще накануне и пожалел об этом дважды – не оставил себе пищевого припаса и выпил много воды.

Когда выпьет последние миллиграммы, что делать будет? Употреблять свою урину по совету супервыживальщика Тимофея Баженова Иван не готов психологически, хотя… А что делать?

Вон у той стеночки ведерко, его Иван обнаружил, когда выбрался на относительный простор. Подходящая для его целей емкость.

Ведро стало тем самым предметом, которое парадоксально удержало мозги на месте, и Ваня не сошел с ума от ужаса и безысходности.

Временами он тихонько скулил, но слезам ходу не давал. Если будешь слезы проливать, много влаги уйдет из организма.

Иногда спал, но засыпал ненадолго, опасаясь пропустить какой-нибудь важный момент в окружающем пространстве. Правда, он не мог с уверенностью сказать, надолго ли засыпал. Желудок теперь подсказать ему это не мог.

Кружилась голова, но руки и ноги пока не ослабели. Только им холодно было, рукам и ногам. А ему самому было страшно.

Он успокоил себя: его, конечно ищут. Найдут и выручат.

Но помощь извне