– Так точно, господин генерал! – Барон сел, но взгляд, брошенный им скорее всего непроизвольно, в сторону Бубнова, показал Чекменеву, что утечка информации все же произошла. Ладно, будем разбираться и с этим.

Другие вопросы были куда более практическими: влияют ли переходы из одного времени в другое на психику; сравнимо ли качество тамошнего оружия и нашего; действительно ли «покойники» договороспособны и на них «в случае чего» можно рассчитывать, как на союзников; можно ли наладить их продовольственное снабжение путем переправки на ту сторону живого скота или, на крайний случай, преступников, осужденных на смертную казнь?

Раз уж договорились действовать методом «мозгового штурма», даже и такой, в принципе, антигуманный вопрос не встретил этического осуждения, а лишь чисто практическое возражение, что «если даже и так, то преступников данной категории вряд ли хватит, разве только для удовлетворения потребностей самой верхушки того общества, которое предполагается создать и считать своим союзником». На что последовал столь же резонный контрвопрос: а что, в принципе, может произойти с «покойниками», получившими доступ к питанию живым «человеческим материалом»? Мысль, кстати, достаточно интересная и плодотворная. Ведь Тарханов с Ляховым ни разу не видели «покойника», которому удалось бы добраться до живого человека. Если только предположить, что кто-то из соратников чеченского сержанта попался им в лапы. Неужели они могли вернуться в наш мир, превратившись, скажем, в аналог легендарных вампиров и вурдалаков? А почему бы, кстати, и нет?

В общем, дискуссия начала забираться в такие дебри, что князь ее прекратил волевым решением:

– Достаточно, господа. Я думаю, мы должны поблагодарить наших товарищей за совершенный ими подвиг и столь заинтересовавшие нас всех сообщения и перейти в обеденный зал, где вы сможете продолжить обсуждение в приватной обстановке. Дальнейшую же разработку темы мы продолжим завтра. В соответствии с научными интересами и должностными обязанностями каждого из присутствующих.

А сейчас позвольте огласить Высочайший Рескрипт.

Князь вдруг подобрался, лицо его приобрело подобающую должности величественность.

– Данной мне властью Местоблюстителя Российского Императорского Престола и Великого князя полковники Тарханов и Ляхов награждаются орденами Святого Георгия третьей степени, со всеми вытекающими отсюда правами и преимуществами. Кроме того, полковник Тарханов возводится в потомственное дворянство Российской империи.

(Ляхов по отцу и так уже был потомственным дворянином, как и Майя. Следует отметить, что ранее вполне номинальная принадлежность к дворянству в перспективе восстановления самодержавия и принципа сословной демократии в полном объеме сулила немалые блага и льготы.)

А князь продолжал оглашать свой Рескрипт, словно держал перед глазами написанный витиеватым, но каллиграфически разборчивым писарским почерком текст. На самом же деле Олег Константинович импровизировал, только после доклада и личного знакомства с героями определив степень заслуг каждого и меру воздаяния.

– Оба названных полковника причисляются к Свите Нашего Императорского Высочества в качестве флигель-адъютантов. В потомственное дворянское достоинство возводится также Тарханова (в девичестве Любченко) Татьяна Юрьевна, со всеми своими прямыми восходящими и нисходящими родственниками. (То есть дворянами вдруг становились и ее родители, братья и сестры, если таковые имелись, а также и дети, законные и внебрачные.) Тарханова Татьяна Юрьевна и Бельская Майя Васильевна награждаются орденами Святого Георгия четвертой степени с возведением их в титул Кавалерственных дам, а также причислением к Свите.

Олег Константинович словно бы мысленно захлопнул сафьяновую папку с Рескриптом и перешел на обычный тон:

– На этом пока все, господа. Прочие причастные к делу лица будут награждены в общепринятом порядке. Проходите в зал и ни в чем себе не отказывайте.

Это тоже был стиль Великого князя. В какой-то момент его величие исчезало так же непринужденно, как в нужное время опять возникало, и он превращался в совершенно ординарного участника общего застолья. Те, кто служил в одном с ним полку (хотя бы сроки службы разделялись десятилетиями), могли традиционно обращаться на «ты», прочие – по имени-отчеству.

На длинный общий стол была выставлена старинная серебряная посуда (поскольку Ставка считалась «на походе»), места гостей обозначены табличками, вместо алфавитных водок подавались исключительно тонкие вина из крымских погребов.

Позади главного берендеевского терема среди соснового леса пряталось длинное двухэтажное здание, растянувшееся почти на полсотни метров, своим внешним видом напоминающее блокгаузы североамериканских и канадских поселенцев. Рубленое из ровных восьмиметровых бревен, с высокой, двускатной, рассчитанной на обильные снегопады крышей. На цоколе грубо отесанного дикого камня, окруженное на уровне второго этажа сплошной крытой галереей, или, как это называлось раньше, гульбищем. Лестница в шесть широких ступеней вела к дверям, более приличествующим амбару или лабазу, будто бы изготовленным совместными трудами деревенского кузнеца и плотника из потемневших от времени брусьев, схваченных полосами бурого железа и подвешенных на грубо кованных петлях.

Вошедший в дом сразу попадал в громадный холл, а по-русски – переднюю, или же сени, метров сто площадью и высотой до самой крыши, без всякого потолка, только переплеты стропил над головой. И четыре поддерживающих столба посредине.

Прямо перед входом, у противоположной стены – камин в рост человека, до самого верха сложенный из мореных валунов – остатков древних ледников. Время уже было осеннее, прохладное, и в нем неторопливо горели несколько березовых корневищ. Приподнятый подиум перед камином вымощен плоским белым плитняком, по краям – дубовые, струганные скобелем лавки. На них приятно посидеть у огня, погреть руки с уличного холода, покурить, не спеша побеседовать на нейтральные темы с приятелем или случайным знакомцем.

Короткий коридор слева вел в комнаты обслуживающего персонала, длинный правый – в зал охотничьих принадлежностей и трофеев, а за ним постепенно повышающимся пандусом в трактир «Не торопись, дорогой!».

Название придумано не случайно. Дело в том, что трактир располагался перед комнатами и апартаментами второго этажа, и миновать его было никак нельзя. Вот представьте, вы вернулись летом с пешей прогулки или сбора грибов, зимой – с прогулки лыжной, подледной рыбалки или охоты. Пару глухарей завалили, а то и кабанчика, мечтаете о рюмке водки, а главное – неудержимо хочется рассказать кому-то о своих успехах и подвигах. Поделиться эмоциями, так сказать, особенно если день провели в одиночестве.

И тут вдруг попадаете в прекрасное место. На дубовых лавках, отполированных штанами многих и многих предшественников, за тяжелыми столами сидят прекрасные люди, вернувшиеся раньше или вообще никуда не ходившее, готовые принять вас в свою компанию.

Радушный целовальник[18]в красной рубахе и плисовых штанах, заправленных в сапоги на мягкой, бесшумной подошве, нальет вам бочкового пива в литровые кружки, или чего покрепче (все – за счет князя, он на своих гостях зарабатывать не собирается). На темных стенах развешаны оленьи и лосиные рога, кабаньи, волчьи, медвежьи головы и шкуры, чучела гигантских щук и иных промысловых рыб из окрестных водоемов, а также избранные портреты четырех поколений почетных гостей, гулявших здесь раньше и так же радовавшихся жизни, а теперь ушедших туда, где нет ни горя, ни воздыханий. В «Страну удачной охоты», как выражаются некоторые. Так что же, и вам спешить туда же? Потому так трактир и назван.