– Что, Вадим Петрович, заглянем ко мне, обменяемся парой слов?

– Да меня-то, вообще, и в другом месте тоже ждут, – с некоторым сомнением ответил Ляхов, одновременно прикидывая, что к Бубнову можно особенно не торопиться. В том смысле, что никуда не денется, им так и так вместе работать, а вот от барона можно перехватить кое-какую, могущую оказаться полезной информацию.

– Ждут – подождут. Если не женщина, конечно. Однако, как я заметил, от одной женщины ты уже освободился, а другой, для тебя подходящей, я тут вроде и не приметил. Так что пошли…

Пришлось согласиться. Комната у Федора Федоровича была такая же, как у всех, кровать, стол, два стула, настольная лампа и санузел. Мини-бар, разумеется, самовар на приставном столике, а закуска уже по способности. Барон озаботился.

Ничего особенного, принесенное из трактира блюдо с крошечными пирожками, начиненными дичью, картошкой, потрошками, яйцами с рисом и капустой, да малосольных огурцов «по-великокняжески». То есть приготовленных строго по рецептуре и вкусу Олега Константиновича.

Барон, как настоящий остзеец[22], предложил можжевеловую водку. Ляхову было все равно, можно и ее. Выпили, вдумчиво закусили, хотя есть уже и не хотелось.

– А теперь скажи мне, Вадим Петрович, как старому товарищу и однокашнику, что в вашем докладе – чистая правда, а что – сконструировано на потребу начальства? Свое ты уже получил, так что стесняться нечего. А я теперь, как-никак, начальник оперотдела в нашем новом управлении, мне, сам понимаешь, информация нужна только стопроцентно достоверная.

– Начоперод? Поздравляю, – чтобы выиграть время, Вадим не нашел ничего лучшего. – А Академия как же? Побоку?

– Видно будет. Сначала нужно войну выиграть, со всеми проблемами разобраться, а уже потом думать, нужна ли она нам вообще, Академия? И нужны ли мы ей.

Мысль, в принципе, здравая, Вадим и сам не один раз задумывался о будущем. Год назад – да, Академия казалась ему шансом на прорыв в совершенно новые сферы жизни. А теперь?

– И вообще. Тут у нас такое затевается, уже догадался, наверное. И нам, «химическим полковникам», нужно друг за друга держаться…

В ответ на недоуменный взгляд Ляхова барон рассмеялся:

– Не слышал, что ли? Это еще с Гражданской войны термин. Там за боевые заслуги только чинами награждали, а, сам понимаешь, в условиях Ледяного похода даже патроны проблемой были, не говоря о прочей амуниции. Вот и рисовали просветы и звездочки химическим карандашом на солдатских погонах или любой подходящей тряпочке. Бывало, если командиры и свидетели погибали, доказать право на такой чин трудненько было. Мы – почти в том же положении. Нет?

Вадим не мог не согласиться.

– Вот и давай, излагай, как оно на самом деле все было…

– Самое смешное, Федор Федорович, что абсолютно все – чистая правда. Единственное, о чем я сейчас говорить не буду, так это конкретный механизм перехода. Тайна не моего уровня. Все прочее – так и было. И израильские военные лагеря и оружие, техника, покойники, капитан Шлиман, переход морем на катере – все! Хочешь – верь, хочешь – нет, но если тебе требуется для работы – можешь на моих данных любую стратегию строить. Как на коробке с армейскими пайками пишут: «Ешь, не сомневайся!»

– М-да, чудны дела твои, Господи. Я признаться, кое-какой информацией располагал насчет того, как доктор Бубнов с мертвяками встретился, а потом они с Чекменевым летали вас искать. Хоть и секретили все это по полной программе, да разве скроешь, если полсотни людей в курсе…

– Что-то мне кажется, Федор Федорович, что нам еще и с тобой там побывать доведется. Интуиция, видишь ли…

– Я что, я не против, люблю всякие ужастики.

После чего барон посвятил его в суть дела, для которого пригласил. С некоторым удивлением Ляхов узнал, что Ферзен, как и некоторые другие коллеги, имена которых Федор Федорович пока называть не стал, находятся с недавних пор как бы в своеобразной оппозиции к группе старших товарищей, тесно примыкающих к генералу Агееву, и тем самым даже и к Чекменеву.

Отсюда и всплыла забытая побасенка про «химических полковников». Господа офицеры не уверены, что при определенном развитии событий не будут отстранены от нынешнего уровня принятия решений и влияния на обстановку. И возмечтали несколько подстраховаться.

– «Младотурки», одним словом, – козырнул и Ляхов знанием истории начала прошлого века. Так себя называла группа офицеров султанской армии и прочих буржуазных либералов, боровшихся против деспотии султана Абдул-Гамида № 2 и установивших в конце концов конституционную монархию под своим контролем, «не разрешившую тем не менее коренных клерикально-феодальных противоречий в обществе», как написано в учебнике истории.

– Для смеха и так сказать можно, только цели у нас другие. Если совсем просто – не допустить, чтобы в случае чего нас задвинули, или даже оставили при своих… Иначе зачем бы и затеваться…

– Не рано ли, братцы? – Ляхов вспомнил один из первых разговоров с бароном в первый месяц своего пребывания в Академии. Тогда он тоже сделал интуитивный вывод, что планы вроде бы безобидного военно-исторического общества идут гораздо дальше заявленных целей, а теперь выходило, что уже и роль младших соратников великокняжеского окружения, мечтающего о восстановлении монархии, их не устраивает.

– Не мне судить, конечно, но вроде бы так не делается. Еще и ближайшей цели не достигли, а вы куда дальше замахиваетесь… Может, сначала с тем, что грядет, разобраться?

– Поздно будет, – с абсолютной уверенностью ответил барон. – Исторический опыт с непреложностью показывает. Ежели вовремя не озаботиться созданием сплоченной организации единомышленников, спаянных общим интересом, заранее готовых к возможным поворотам сюжета, об нас просто ноги вытрут. То есть ничего такого я сказать не хочу, просто ограничатся в нашем отношении мелкими подачками. Как вот с вами только что.

– А разве мало? – в свою очередь удивился Вадим. – В тридцать лет – куда уж больше? Мне так до самой отставки хватит.

– Тебе, может, и хватит…

– Ну так и чего же? Чего напрасно нервы себе и другим жечь, по пустякам подставляться? На войне вон убьют – и чего тогда? Выживи сначала, а потом новые авантюры замышляй…

Говорил Вадим совершенно искренне. Он тоже знал историю, только извлекал сейчас из нее немножко другие уроки. Да оно и понятно – немецкая карьерная философия и славянская – две большие разницы, пусть даже в одной армии они служат и одному делу. Ну, как Обломов и Штольц, если хотите, в осовремененном варианте.

Барон действительно ощущал себя совершенно иначе, чем Ляхов. Несмотря на достойно пройденные тесты и проверки верископом, которые вполне подтвердили его интеллектуальный и нравственный уровень, готовность и способность служить и выполнять обязанности, к которым он начальственными раскладами предназначался, Ферзен оказался не столь лояльной личностью, как предполагалось. Здесь и проявился незначительный на первый взгляд дефект разработанной Бубновым и усовершенствованной Ляховым программы.