23.30—23.50 Полицейское управление высылает наряды полиции в целях принятия мер по устранению с улиц города блуждающих субъектов престарелого возраста. Высланные наряды полиции ставятся в известность о том, что вышеуказанные субъекты считались усопшими на протяжении минувших недель.

23.30 На пульт службы спасения начинают поступать многочисленные телефонные звонки. Граждане в состоянии шока или истерики заявляют о возвращении усопших родственников. Управление экстренных служб в срочном порядке призывает бригады «Скорой помощи», врачей и священнослужителей для выезда на места происшествий.

23.40 Инфекционное отделение больницы Дандерюд назначается временным сборным пунктом. На вахту в срочном порядке вызывается дополнительный персонал.

23.55 Согласно статистике за минувшие два месяца, в Стокгольме и Стокгольмской области на сегодняшний день зафиксировано 1142 покойника, не преданных захоронению.

23.57 Принято решение рассматривать любые, даже самые неправдоподобные, варианты развития событий. На кладбище Скугскиркогорден направляется группа специалистов с необходимым инвентарем и звуковыми датчиками для прослушивания могил, а в случае необходимости — эксгумации.

С 23.59 и по наст, время: В отделения неотложной психиатрической помощи городских больниц начинают поступать лица, пребывающие в состоянии шока в результате встречи с покойными родственниками.

Вот Нина старого гробница. Где ж мой милый?[13]

Уильям Шекспир, «Сон в летнюю ночь»

Энгбиплан, Исландсторьет, Блакеберг...

На съезде с футуристического вида развязки руль чуть не выскользнул из его вспотевших рук — правый поворот — указатель «Кладбище и крематорий Рокста».

Телефон. Чуть притормозив, Малер нашарил в сумке мобильный. Редакция. Наверняка Бенке — хочет узнать, что там с фотографиями и статьей. Не до того. Сунув надрывающийся телефон обратно в сумку, Малер припарковал машину и выключил зажигание. Открыл дверь, на автопилоте прихватил сумку, вылез из машины...

Стоп.

Малер прислонился к дверце машины, поправил спадающие штаны.

Никого.

Меж высоких кирпичных стен царила тишина. По-летнему желтая луна роняла мягкий свет на угловатые контуры крематория.

Ни шороха.

А он чего ожидал? Толпы мертвецов, сотрясающих прутья решеток?..

Пожалуй. Ну, или что-то в этом духе.

Он подошел к ограде, заглянул внутрь.

Просторная площадка перед часовней — такая пустынная в ночи... А ведь всего месяц назад он стоял здесь, обливаясь потом в своем черном костюме, сердце — в мелкое крошево...

Луна, распростершаяся над темными надгробиями, безучастно поигрывала искрами гравия. Он перевел взгляд на аллею. Тусклые огоньки подсвечивали кроны сосен — факелы, оставленные скорбящими. Он подергал решетку. Заперта. Окинул взглядом остроконечные пики ограды. Не может быть и речи.

Но он уже достаточно хорошо знал это кладбище, попасть туда было раз плюнуть. Непонятно, зачем его вообще запирали. Он побрел вдоль стены, пока не уткнулся в земляной вал, покрытый свежим дерном и ухоженным бессмертником, который разросся буйным цветом, несмотря на выжженную пустошь вокруг.

Раз плюнуть, значит?..

Его разум все еще отказывался свыкнуться с мыслью, что ему давно уже не тридцать лет. Вот тогда это было бы раз плюнуть. Но не сейчас. Он огляделся по сторонам. Пара окон в ближайшей трехэтажке мерцали отсветами телевизионных экранов. Вокруг — ни души. Он облизал губы и прикинул на глаз высоту склона.

Метра три, градусов сорок пять.

Он наклонился, ухватился за близлежащую поросль и попробовал подтянуться. Хилые корни тут же поддались, и он еще глубже вдавил носки ботинок в землю, пытаясь удержаться на крутом склоне. Он пополз, прижимаясь лицом к земле. Живот мешал, тянул вниз, пока он, словно дряхлый старик, преодолевал сантиметр за сантиметром. Где-то на полпути его разобрал дикий смех, но ему тут же пришлось взять себя в руки, чтобы не потерять равновесие.

Хорошо же я, должно быть, смотрюсь со стороны!..

Добравшись до вершины, он перевел дух и окинул взглядом кладбище. Надгробия и кресты возвышались правильными рядами, отбрасывая строгие тени в свете луны.

В здешних могилах покоились в основном урны с прахом, но Анна настояла, чтобы Элиаса похоронили, а не кремировали. Одна мысль о хрупком тельце в холодной земле приводила Малера в содрогание, но Анна в этом находила какое-то странное утешение. Она была готова на все, лишь бы сохранить своего сына, пусть даже таким нелепым способом.

Малер относился к этому скептически, ему казалось, что рано или поздно она первая об этом пожалеет, однако, судя по всему, он был неправ. Каждый божий день Анна приходила на могилу и уверяла, что ей становится легче от сознания того, что там, под землей, лежит ее мальчик. Не какая-нибудь горстка пепла, а человек — руки, ноги, голова... Малер никак не мог к этому привыкнуть и, несмотря на всю свою скорбь, приходил сюда неохотно.

Черви. Тлен.

Боже. Он вдруг в полной мере осознал значение этих слов и замешкался, прежде чем спрыгнуть на землю.

А вдруг... Если допустить на секунду, что все это правда... На что же он теперь похож, их мальчик?

За долгую журналистскую карьеру Малер всего насмотрелся — он видел, как раскладывают части тела по пластиковым мешкам, видел, как выносят мертвецов, две недели промариновавшихся в квартире наедине с собакой, видел утопленников, запутавшихся в тросах шлюзов. Зрелище не для слабонервных.

Перед его глазами встал гроб Элиаса — прощание с телом за час до похорон. Малер еще утром купил набор лего в картонной упаковке, и теперь они с Анной стояли рядом возле открытого гроба и смотрели на Элиаса. На нем была его любимая пижама с пингвинами, в руках плюшевый медвежонок, и все это казалось таким ужасно нелепым...

Анна наклонилась над гробом и произнесла: «Элиас, солнышко, просыпайся. Давай, мой хороший, ну, пожалуйста. — Она погладила его по щеке. — Просыпайся, утро уже, в садик пора...

Малер обнял свою дочь за плечи, и никакими словами было не передать, как он ее понимает. А когда он наклонился, укладывая коробку с лего рядом с плюшевым медведем, ему показалось, что Элиас вот-вот откроет глаза — их чудный мальчик, такой целый и невредимый — и кошмару настанет конец.

Малер соскользнул вниз и двинулся по кладбищу, осторожно ступая, будто боясь потревожить кладбищенский покой. Могила Элиаса была чуть в стороне, и по пути меж надгробий Малеру на глаза попалось совсем еще свежее захоронение: