фонарей, все, как у настоящей армии. Даже несколько офицеров связи (ну как связи — наверняка работают и на УСС, разведку) было, все из числа сербских и боснийских эмигрантов в США.

Ромео только слишком задумчивый.

— Чего грустишь, амико?

— Луиджина, — мечтательно поглядел вверх итальянец.

— Кто?

— Ну, та девушка… Представляешь, она собирается учиться на скульптора!

И он вывалил на меня кучу подробностей — и когда только успел? Но я только порадовался за товарища, хотя кому я вру? За себя порадовался, перестанет Ромео донимать Альбину. И тут же загрустил — с ней на Висе удалось провести всего пару часов.

Через день мы обустроили базу и радиостанцию в занятом НОАЮ Зворнике, прямо над Дриной. На противоположном берегу действовали наши сербские дивизии, но сплошной свободной зоны там еще не было, так что мы ждали, поглядывая на небо.

Несколько раз высоко-высоко удалось заметить идущие на Плоешти эскадрильи — маршрут им ради безопасности прокладывали так, чтобы он по максимуму пролегал над партизанскими районами. С той же целью, пока мы десантировались на Брач, американцы раскатали в блин сараевские аэродромы в Райловаце и Бутмире, оттого-то и мы долетели до Бановце без происшествий — теперь истребителям тут просто неоткуда взяться.

Вместо хардкорного выхода судьба подсунула нам мягенькое: «Либерейтор» 15-й воздушной армии США недотянул до Боснии совсем немного, экипаж выпрыгнул в каких-то двадцати или тридцати километрах от Дрины.

Подхватились, побежали, на мосту в Зворнике накрыло отчетливое дежа-вю: ржавые фермы, зеленоватая Дрина, но я здесь точно не бывал! И только при виде брошенной жандармской караулки на другом берегу осенило — такой же мост в Братунаце! А по нему мы прорывались с беженцами из Боснии в Сербию без малого три года тому назад. Как время-то летит…

Но потом посторонние мысли вышибло из головы — вверх, вверх! Тут не скалы Зеленгоры или Дурмитора, но перепады вдоль пути частые, по сотне-другой метров вверх и вниз, вверх и вниз.

Не мы одни такие шустрые — за сутки из Крупани уже выслали поисковые группы Русского корпуса, с одной мы схлестнулись практически с ходу. Цепочку в два десятка человек засек Марко, дальше все по стандартному сценарию — пулеметы и снайперки, снайперки и пулеметы. Семь или восемь раненых — и погоне стало не до нас.

И одновременно с боевым куражом пришла четкая уверенность, что все будет хорошо. Не просто в этом выходе, а в целом — два года назад двадцать солдат из Русского корпуса гоняли где-то тут целую роту четников в девяносто человек, а сейчас мы легко отбились при численном равенстве. А будь это нашим заданием, могли бы вообще зачистить группу.

Труднее всего оказалось разыскать экипаж, парашюты которого ветром разметало на приличное расстояние друг от друга, но и тут судьба проявила благосклонность: четверых успели собрать патрули партизанского батальона из Крупаньской бригады.

Переговорили с ними, сверили карты, прикинули, куда могли приземлиться остальные летчики и двинулись искать. Местных оставили вроде как заслоном на случай возобновления погони. Двое суток — и нашли всех десятерых. Точнее, девятерых, один не дожил. Еще у хвостового стрелка тяжелое ранение, у радиста переломы обеих ног, да и прочие после тряски и пожара в железной коробке, а затем свободного полета и встречи с твердой землей, тоже не в лучшем состоянии.

Максимально быстро убрались из района приземления, чтобы не попасть под гребенку, раненых тащили на закорках, а носилками занялись на привале. Весна, горы в зеленке, небо голубое, мы сильные, война под горочку катится — хорошо! Ребята рубили жерди и вязали из них носилки, Живка меняла повязки и колола лекарства радисту — у парня один перелом открытый, высокая температура и частые отключки сознания, как бы нам его не потерять…

Далекие пулеметные очереди даже на фоне шума деревьев прозвучали разборчиво — похоже, нас обкладывали и пытались блокировать обратный путь на запад.

— Ну так пошли на юг, — пожал плечами Небош. — Места известные.

И точно — маловато королевство, не успеешь разгуляться, как снова знакомые тропки, в этих краях мы отходили после белградской акции.

Двигались не очень быстро, двое неходячих заметно снижали темп. Особенно меня напрягало состояние радиста, парень поминутно проваливался в горячку и бредил. Американцы, кто поздоровей, безропотно волокли товарищей, но больше помалкивали, а на привалах валились спать — ребята крепкие, но скакать по горам все-таки потяжелее, чем служить в авиации.

К Велико Реке мы вышли засветло, но с другой стороны — все дома, сараи и кокошары почти такие же, как в прошлый раз, но стоят чуть иначе.

Носяра Небоша флюгером повернулся на едва ощутимый кисловатый запах. Шнобель дернулся разок, другой и Небош авторитетно заключил:

— Ракию пекут. Пошли, там люди.

Так и есть — на большом подворье, у качары под навесом стоял на очаге медный котел, рядом на лавках сидели пятеро стариков. На столе перед ними поблескивала бутыль, жидкость в ней отливала фиолетовым. Ну и простое сельское изобилие — хлеб, нарезаная сланина, моченый перец, круглая лепешка похожего на сулугуни сыра, печеные баклажаны да каймак.

Деды, протянув ноги в сторону тлеющего очага, потягивали из стопочек и закусывали. И разглядывали наш непривычный вид, недружелюбно насупившись.

Один, с волнистой бородой, в которой среди седых еще попадались рыжеватые волосы, проговорил:

— Никого не трогаем, печем ракию.

— Бог в помощь, отцы, — улыбнулся я как можно шире. — Немцы в селе есть?

— Ни швабов, ни черкезов.

— А партизаны?

Дед набулькал из бутыли себе в стопочку и не торопясь выпил. Я терпеливо ждал ответа, хотя он и не особо нужен — передовой дозор успел осмотреть село, а Марко даже пробежался вдоль дороги над Дриной. Но хозяина понять можно: уж больно странно мы выглядим. Американская форма, единообразное снаряжение у нас, а летчики — кто в рубашке, кто в кожаном бомбере, кто в летной куртке с карманами, кто в фуражке, кто в вязаной шапочке… Звездочки на пилотки кто хочешь нацепить может, разве что носилки и вежливость в нашу пользу.

— Летчики это, американцы. Выводим за Дрину, — объяснил я и попытался нащупать контакт: — Добрица жив?

— Какой еще Добрица? — нахмурился старик, черпавший из котла ракию деревянным ковшиком.

— Это же Велика Река? Добрица Крушка, третий дом от околицы.

— А ты, момче, знаешь его?

— Главное, что он меня знает.

Дальше пошло легче — деды малость расслабились, послали