— Хреновое дело — связываться с мексами.

Я делаю то же, что сделал Сэмми — бросаю ему карточку.

— На, посмотри. Как думаешь, что они с ней сделают? Если уже не сделали.

— Твою мать…

— Моя мать тут не при чем. Эти уроды, видимо, из новых, они не знают правила не трогать семьи — или сознательно им пренебрегают. Если не дать им по рукам — это будет повторяться раз за разом… И нам все равно придется иметь с этим дело. Только с руками, связанными законом. Итак, что скажешь?

Решение надо принимать за семь вдохов — так гласит «Бусидо», кодекс чести самураев. Терпеть не могу тех, кто долго думает.

— Иду.

— Вот и отлично. Давай карточку…

…

Два часа спустя. Тот же самый «Мерседес Спринтер». Мы у самой гребаной границы…

Я всегда нервничаю, когда нахожусь здесь. Даже если под рукой оружие, а рядом люди, с которыми можно без колебаний стать спиной к спине. Просто… граница — это место, где жизнь ни хрена не стоит. Где полно отчаянных людей, готовых поставить на кон что твою жизнь, что свою. Где можно разбогатеть за одну ходку — и потому извинения не принимаются.

Выжженная солнцем земля. Чахлые посадки и на горизонте — блеск солнечной станции. Ветряки. И дорога…

Всё, что тут есть. Всё, что нам надо…

Еще впереди есть точка. Что-то вроде бара, рядом с дорогой, и тут же заправка. Около него нет мотоциклов, потому что ублюдки предпочитают проезжать мимо. Знают, что им тут не рады, а в пустыне — много мест, чтобы выкопать яму. В которой хватит места, как для беспечного ездока, так и для его мотоцикла…

Я достаю «Глок», меняю магазин — вместо стандартного длинный, на тридцать три патрона. Убираю в оперативную кобуру — я потому и ношу оперативку, а не поясную, как все шерифы, потому что в поясной пистолет с длинным магазином не подержишь — видно будет. Еще один пистолет я просто сую в карман.

— Пересаживайся…

…

— Если я через полчаса не появлюсь, и не отзвонюсь, можешь использовать это место чтобы поупражняться в стрельбе.

— Вон те тачки мне нравятся.

— Ага.

Это место — одно из самых опасных в приграничье. Здесь собираются те, кто идет на охоту в приграничной полосе. Охоту на людей. Люди тут самые разные. От фермеров и горожан, которых всё достало или которые потеряли близких от рук мексов и теперь мстят. И до психов, которым не терпится нажать на курок и посмотреть в прицел, как обрывается чья-то жизнь. Которые от этого кончают. Психи, ищущие возможность законно убить человека, бывшие военные, которые так по-настоящему и не вернулись из иракских песков или афганских гор, неонацисты, которым не терпится пролить кровь. Публика разная и оружия на руках много.

Осуждать не спешите. Для начала — зайдите в интернет, наберите… ну хотя бы «Картель Зетас» — и посмотрите, что вылезет. Потом и рассуждайте на тему одной слезинки и прочей всей…ерунды. Эти парни — держат заразу по ту сторону границы. Картели принимают их в расчет и этого достаточно. На государство им уже давно плевать.

Дверь здесь была не как в салунах — глухая, плотно пригнанная, чтобы холодный воздух от кондиционера не выпускать. Толкнув ее, я оказался в большом зале, в котором народа было немного — примерно половина от того что обычно бывает. Сразу же я оказался под пристальным и недобрым взглядом … На что мне было плевать.

— Мне нужен Капо.

Бармен кивнул.

— Сейчас доложу.

Там сзади кабинеты, но никого просто так не пускают…

— Будете что-то?

— Просто холодной воды.

— А чо это ты воду пьешь, как педик?..

Я посмотрел на говоруна, который решил меня «прощупать». Видимо, из новеньких — бороденка, лысая голова и выцветшие партаки[21]. Белая шваль.

— Давно откинулся?

— А ты чо, так интересуешься?

— Потому что я шериф, всосал?

В зале есть те, кто меня знают — но они с интересом наблюдают за ситуацией.

— Тогда смотри, как бы тебе башку на дороге не оторвали и в рот не нассали…

Я резким движением ноги цепляю табурет — он не успевает отреагировать и падает. Встает, точнее — вскакивает красный от злобы и готовый действовать.

— Ты че, а?

Точно, белая шваль.

— 14/88 — это «Хайль Гитлер», да? — я делаю вид, что только что замечаю нацистский партак.

— Это означает — тебе конец, мудила.

— Мой дед — воевал на Восточном фронте. И таких как ты, е…ных нациков — пачками валил. Такие, как мой дед, победили — а такие у…ки как ты — все про…ли и теперь в зонах задницей торгуют. Что скажешь?

Этого нацик вынести уже не смог, попытался выхватить пистолет — но не успел. Потому что лежал на поле нацистским бородатым мурлом вниз. Терпеть не могу деревенщину, которая много о себе думает.

— Лежи смирно… служба шерифа, мудила… вот так.

Бармен выходит из-за своей стойки.

— Извините, сэр…

— Извиняю. С каких пор тут таким недоноскам наливают?

— Бизнес, приходится зарабатывать.

Я отпускаю 14/88, он с трудом встает — и тут же оказывается в добрых руках бармена

— Пошел вон отсюда. И вы…

Это уже его компании…

…

В задних комнатах сего милого заведения — находится что-то вроде штаба… нелегального и не имеющего никакого отношения к государству. Там можно узнать ситуацию на границе, где кто работает и где чего замечено подозрительного. Сюда сливают информацию офицеры таможни и пограничники, которых задолбало, что они ничего не могут поделать с тем, что происходит. Потому они сливают инфу сюда и им плевать на то, что происходит потом.

Как и всем нормальным людям — плевать.

— Игор…

Мое имя здесь стало популярным после того, как один рэпер выпустил хит с арией из князя Игоря. Правда, мягкий знак американцы так и не могут освоить. Здесь вообще, кстати, — успех человека, его жизненный путь зависит и от того, настолько сложно произносятся его имя и фамилия. Есть целая наука — спеллинг, как донести свое имя и фамилию правильно до другого человека. Чем они сложнее — тем меньше с тобой будут иметь дело, потому некоторые сокращают их или вовсе передают свое имя одной буквой или двумя.

В каждой избушке свои — погремушки.

— Привет…

Капо — его тут так все называют — бывший военный. Он еще в Сомали отметился. Помните еще, что это такое? Ну, день рейнджеров и вся фигня