– Сейчас по тревоге к техтерритории передвигается личный состав. Метод передвижения – бегом. Экипировка – полная.

Через минут пять бегут офицеры, и тот же генерал комментирует непонятно зачем то, что все эти подполковники и сами сто раз видели и в чем неоднократно участвовали:

– А сейчас бегут офицеры, оповещенные посыльными. Экипировка – полевая форма, табельное оружие и чемодан на случай тревоги.

Да, я должен добавить, что все участники этого шоу, что естественно для подобных постановок, бегут не как попало, ну, то есть, не так, как это нормально бывает в жизни, а строем и в ногу, выдавая то там, то тут сдавленные матерные междометия типа: «Б…, козел! Ты мне чемоданом по колену стукнул!» «Сам ты б…, козел! Я те говорил, возьми свой чемодан на левую сторону!» В общем, все это выглядело не менее сюрреалистично, чем конь дяди Юры у входа в столовую. Занятия такие проводились на самые разные темы, от простых построений на плацу и маршировок, до развертывания батарей в боевой порядок. Развертывания бригады в боевой порядок пока еще не было. Надо отметить, что каждое такое занятие грозило серьезным повышением по службе тому, кто его проводил и обеспечивал, или же – напротив – размашистым пинком по копчику, если занятие было провалено, что тоже бывало. Потому, еще задолго до начала «показухи», так это называлось в обиходе, по бригаде болтались толпы каких-то полковников и даже генералов, сующих свой нос куда ни попадя и бросающих на всех диковатые взгляды. В какой-то момент уже даже бойцы переставали отдавать им честь. Они, впрочем, на это внимание, чаще всего, не обращали, поскольку были всецело поглощены доведением до немыслимого совершенства доверенной им части показательно-идеологического фронта. Другими словами, они изводили офицеров и личный состав бесконечными покрасками и ремонтами, а также натиранием и полировкой всего, что теоретически могло бы заинтересовать своим блеском традиционно воспитанного папуаса. Боевой работой же мы занимались лишь «по большим праздникам». И, надо сказать, что, в моем понимании, все это не было, простой безобидной армейской глупостью. И не то было страшно, что все это навевало смертную скуку, и даже не то, что вся глубина идиотизма происходящего была очевидна даже бригадному свинарю. Настоящей проблемой было то, что вся эта, на первый взгляд, комедия чрезвычайно деморализовала людей, и гораздо хуже всякого пьянства. Солдатам невозможно было объяснить, по какому праву их вырвали из семей, оторвали от дел, от профессий, и все это лишь затем, чтобы красить заборы, траву и асфальт, или же – протирать масляной тряпкой колючую проволоку вдоль охраняемой территории и мыть соляркой гусеничные траки пусковых установок. Но таковы были правила игры, предлагаемые теми, кто за неимением боевых достижений, был готов проплачивать очередные погоны и должности подобными "пьесами абсурда".

Я вошел в каптерку, где Акимыч и Серега Елизаров бурно обсуждали, где взять краску, время от времени разгоняя ладонями табачный дым. Любопытно то, что о покупке речь в таких случаях не шла никогда, что вполне понятно, и, как я убедился позже, вопрос так не ставился ни в одном из подразделений. Напротив, все напряженно размышляли: «Где достать?» Объектами возможного снабжения были обозначены соседи – танкисты, строительство бани в городке и прапорщик Баранов, зав складом какого-то там имущества в соседнем батальоне химзащиты. С тем и разошлись.

Бойцы тоже быстро угомонились, и стало очень тихо. Боже мой, как же я захотел спать! И при этом я знал, что нельзя. Сегодня обязательно кто-то нагрянет: не Окурков, так кто-то из его шестерок. Я ходил взад-вперед вдоль казармы, ловя себя на том, что после каждого пятого шага начинаю видеть сон. Я падал и отжимался, и вскоре обнаруживал, что где-то после двадцатого раза, действительность «уплывает»…

В казарме стоял турник и я попытался делать подъемы переворотом и выходы силой, но все это сооружение так скрипело, что бойцы начинали ворочаться в своих кроватях и невнятно возмущаться. В общем, так я продержался часов до двух, а после наступило самое трудное время – час Быка. Более я не выдержал. Я подошел к рядовому Шукатаеву, который стоял «на тумбочке», и попросил:

– Марат, не в службу, я уже больше суток не спал, – если кто придет, крикни погромче «дежурный по дивизиону на выход», лады?

– Так точно, ответил Шукатаев, крикну.

– Ну и ладно. Я здесь буду, в Ленинской комнате.

– Понял. Не волнуйтесь, товарищ старший лейтенант. Крикну.

– С меня «бабуля»!

– Ага, хорошо! – обрадовался Шукатаев.

«Бабулей» в бригаде назывался буфет, где можно было купить сигарет, печенья, лимонаду и прочих нехитрых удовольствий. «Бабулю» выставляли офицеры, которым солдаты оказывали услуги неуставного характера, вроде того, как меня прикрывал Шукатаев. Дело в том, что ночью, кроме команды «тревога», ничего больше орать было не положено. Проверяющим просто отдавалась честь, и нормальным голосом говорилось, что происшествий нет, так что Шукатаев, в принципе, рисковал получить небольшое взыскание.

Походы в «бабулю» выглядели так. Шли туда вместе, офицер покупал обычно сигареты себе и бойцу, а также бутылку лимонада и что-то еще по желанию. После офицер уходил. За стол с солдатом садиться было непринято, дабы не бросать на него тень, как на стукача. Все тогда понимали – офицер просто задолжал. Бывает.

Я снял фуражку, разложил перед собой пару книжек Энгельса, раскрыл тетрадь с конспектами первоисточников, и, положив голову на руки, тотчас улетел в небытие. Вырвал меня из небытия какой-то каркающий сатанинский голос:

– Дежрууууууннннн..... на вы....ххххходддд!

Меня словно бы кто-то схватил за шиворот, и я встал. Глаза я еще полностью не открыл, но уже сквозь пелену видел, как в ленинскую комнату вламывается вдрызг пьяный Окурков. Честь я не отдал, поскольку на мне не было фуражки.

– Ага! Спим на посту!

– Никак нет! Конспектирую труды классика Марксизма-Ленинизма Фридриха Энгельса!

– Врешь! – осклабился Окурков весьма ядовито. – Что конспектируешь?

– Переписку с Каутским, – наугад сказал я, будучи уверенным, что «Собачье сердце» этот урод не читал.

Окурков взял в руки книгу и полистал. Затем отбросив ее в сторону, прогундосил:

– Но тебе это все равно не поможет!

– Так точно! – ответил я.

– Че? – не понял Окурков.

– Не поможет, потому как неправы оба! – стал я развивать дальше предложенную тему.

– Кто? – ошарашено осведомился Окурков.

– Ну, и Энгельс и Каутский.

–Да ну?

– Точно!

– Ладно, – было очевидно, что Окурков сюда пришел явно не ради тонкой идеологической дискуссии. Он оглядел комнату мутным взглядом и вдруг, повернувшись к двери, ни с того ни с сего заорал:

– Дивизион подъем! Дежурный ко мне!

– Старший