«Лошара, какая анестезия?! Какие столы?! Держи чашку с соплями!» – думал я про себя, и мне вдруг стало жутко обидно, что меня так продинамили, но сделать и сказать уже ничего не мог, так как из носа и рта потекло красно-коричневое, безумно вонючее, жидкое сокровище.

Если бы санитарка промывала медленнее, то текло бы только из носа. Но они опаздывали на награждение, поэтому ко мне был применён ускоренный вариант. Я, задыхаясь и кашляя, всё-таки выдержал первую процедуру. На прощание получив промывочку формалином с ещё какой-то гадостью, я отправился в палату.

Сразу хотел сказать, но забыл: я лечился по полису, то есть бесплатно. Ну, как бесплатно: не платить в больнице было плохой приметой и дурным тоном, поэтому, сами понимаете, деньги пригодились. Сначала, как я уже упоминал, сдал на мыло и порошок. Но ни того, ни другого я так и не увидел. Хотя зачем мне порошок? Я живу в десяти минутах езды от больницы. А мыло у меня своё. Но это всё лирика. После нескольких уколов я спросил у санитарки, почему они такие болючие? Она ответила, что обезболивающее, некий лидокаин, нужно приобретать за свои деньги. «А почему же вы сразу не сказали?» – задал я тупой вопрос и получил, словно с левой по соплям: «Мне за разговоры не платят». Высказав свою более чем сдержанную благодарность за информацию, побежал в аптеку и купил две упаковки лидокаина.

Но всё это было потом, а пока я пришёл в палату номер семь и выбрал свободную койку. Мне повезло: из шести железных четырёхногих уродов три стояли свободными. Только подложив ещё два матраца, предварительно стянув их со свободных кроватей, на койку можно было лечь: изогнутые волнами железные рёбра не так давили, но спать на них, ребята, мог только йог – или кто там у них главный по гвоздям?

Со мной в палате оказались ещё двое: дагестанский ребёнок и мужик преклонных лет. Голова у мужика была забинтована, а в районе уха всё было коричневое с элементами запёкшейся крови. Потом он рассказал, что помогал сыну и упал с лестницы, разбив вдребезги всю голову и правое ухо в частности. Мальчик лежал с такой же трубкой в носу. Гайморит – теперь уже безошибочно определил я.

Состояние было адское, но, несмотря на это, наступил час полдника. Медсестра заглянула в палату и поинтересовалась, почему я не кушал. Ответить на «почему» я не мог, ибо после операции совершенно не имел возможности говорить. Постояв и не услышав ответа, она махнула на меня рукой и ушла. Я лежал и смотрел в потолок, а вокруг моего унылого настроения кипела жизнь: мухи и комары летали и жужжали, весело пикируя то мужику на лысину, то мне на нос; тараканы, не стесняясь, ходили по тумбочке, натыкаясь друг на друга и, видимо, извиняясь, шли по своим делам дальше. Затхлый воздух с примесью запаха лекарств заставлял дышать чаще, чем хотелось. Окно санитарка категорически запретила открывать. Сказала, что главный не велит. Ко всему этому стояла несусветная жара.

Вечером, где-то в пять, обтирая больничные стены, в коридор вполз заведующий отделением. «Интересно, – подумал я, – а мог бы он сейчас сделать операцию?» Доктор продефилировал к пятой палате – там лежали две девчонки с хлебозавода. Он долго грузил их комплиментами и предложениями, но те мягко отклоняли непристойности, в том числе и поход в кабак, мотивируя тем, что они в халатах, с трубками в носу и к тому же после операции. Огорчённый отказом, он дополз до стоявшего под парами такси и уехал.

«Есть ли варианты переночевать дома?» – спросил я в палате у братьев по несчастью. Мне подробно рассказали, что почём. В результате, подарив коробку конфет дежурной санитарке, я был дома уже через десять минут.

II

Расписание лечения было насыщенным, поэтому вставать пришлось в пять утра. Дело в том, что первый укол ставили в шесть, в семь было промывание, в восемь – осмотр, далее завтрак и всё остальное.

У дверей пятого корпуса я был за полчаса до процедуры. Успел постоять с мужиками и обсудить приезд скорой помощи: в приёмный покой санитары заносили тело, в котором торчал нож. Самые любопытные сбегали и узнали, что за история. Оказалось, что мужики пили, подрались, один другому всадил в пузо нож. Санитары не стали его вытаскивать, а тело отправили сразу на операционный стол. Так начинался второй день моего пребывания в больнице.

Укол был не проблема – для обезболивания в кармане лежала ампула с лидокаином. Но вот с промывкой по-хорошему не получилось: как и в прошлый раз, санитарка-скала так надавила на поршень шприца, что всё опять полилось изо рта и носа. Ну а что вы хотели от бесплатной медицины?

В восемь настал час осмотра. Он проходил в процедурной и на том же стуле. Да и контингент сильно не изменился: тот же заведующий отделением и санитарка-скала. Вот только руки доктора выплясывали такой карамболь, что моментом я испугался, но потом приказал себе успокоиться и не паниковать. Санитарка-скала открыла журнал и что-то прочитала доктору, тот взял стальной блестящий инструмент и начал попадать мне в нос. Но вчера был праздник и награждение, поэтому он всё время промахивался – руки отказывались вести себя спокойно и продолжали свой дикий танец с саблями у меня перед глазами. Я уже подумал, что сейчас скажу нечто вроде «У меня ничего не болит, и пора бы вообще оставить меня в покое», но медицинские боги смилостивились, и железный предмет оказался в носу. Наклонившись и посмотрев внутрь, доктор многозначительно сказал «мммдааа», вытащил железку, махнул рукой и вышел. Медсестра начала что-то писать в журнал, а мне сказала: «Идите и позовите следующего».

Чем подкупала бесплатная медицина, так это чётким соблюдением правила «меньше знаешь – лучше спишь». В данном случае «мда» – это то, что сказал доктор о текущей болезни. И действительно, без лишней медицинской зауми. Уже к завтраку в голове наступало спокойствие, перераставшее в тихую уверенность, что всё идёт по плану.

Да, кстати, напротив нашей палаты была палата платная: полторы тысячи рублей в день. Одинокая огромная кровать, кондиционер, телевизор, и ко всему этому прилагалась персональная санитарка. Там обитал некий коммерсант, который целый день лежал, смотрел телек и куда-то постоянно звонил. Ходить за едой не надо, стоять в очереди на процедуры и уколы тоже: всё это делала прикреплённая к телу персональная дама в медицинском халате. Даже разговор по телефону не прерывался в таких случаях. Не подумайте чего – зависти не было, ибо у нас – веселье и компания, а там – сплошная грусть и одиночество.

Отдельно нужно описать то, что называлось завтраком, обедом и ужином. Начнём с того, где это должно происходить. Про это я не могу сказать ничего вразумительного даже сейчас. Ибо в течение дня всё менялось с точностью до наоборот: например, завтрак в приказном порядке заставляли кушать в палате, а на обед – всех вдруг выгоняли в столовую и строго-настрого запрещали есть в палатах. Сама еда, возможно, была вкусной и свежей, но до нас доходили явно не все продукты и не сразу. Вот как вы думаете, сколько нам выписывали и сколько мы получали масла в тарелки, если у санитарки на раздаче было язвительное прозвище «двести грамм»? Но что бы там ни говорили, а каши я наелся на год вперёд. Мне она нравилась, и ел я её с удовольствием.