Хандра, так терзавшая меня в первые годы после смерти Алисы, постепенно отпустила. Со временем я вошел в норму и благодаря моему сыну вновь стал бодрым, жизнерадостным и, можно сказать, вполне довольным жизнью человеком. Лео не перестает меня удивлять. Он ни разу не забыл поздравить меня с днем рождения, даже тогда, когда я сам про него случайно забывал. Он задолго начинает откладывать из своих карманных денег, чтобы купить мне какой-нибудь подарок. А вот я в его возрасте вспоминал об отцовском дне рождения лишь накануне, когда мать незаметно всовывала мне в руку купюру и напоминала сбегать за подарком. Он ничуть не похож на меня в детстве, и это вселяет в меня надежду на то, что из него вырастет совсем иной человек, много лучше, чем я. Он выдумщик, заводила и всеобщий любимец. А кроме того, безумно ответственный, так что мне даже не приходится заставлять его садиться за уроки. Скорее наоборот: когда он по двадцатому разу начинает рассказывать заданное в школе стихотворение, я чуть ли не силой отрываю его от стола и пинками выталкиваю на улицу. Учеба дается ему легко, и это при том, что первые два-три года его школьных занятий меня с ним почти не было. То есть я, конечно, присутствовал в его жизни физически, однако в мыслях своих пребывал с Алисой, переносясь туда-обратно из нашего счастливого прошлого в воображаемое настоящее, где мы с ней продолжали жить душа в душу. К счастью, у Лео сильный характер, чего я по глупости долго не замечал. В нем столько выдержки, столько мужества, что даже мне в этом смысле до него далеко, хотя окружающие и любят приписывать мне все эти качества только за то, что я в одиночку воспитываю сына. Считают, видно, что женщинам на моем месте приходится легче.

Чушь собачья. То, что люди в данном случае называют мужеством, есть не что иное, как отсутствие выбора. Впрочем, и у Лео особого выбора не было. Так уж вышло, что ему пришлось воспитывать себя самому. Я лишь старался поддерживать его время от времени, не давая скатиться вниз, вместо того чтобы помогать тянуться вперед и вверх. Лео выкарабкивался сам. Я бы на его месте вообще все забросил и ни к чему бы не стремился, из боязни разочароваться еще больше. Я часто думаю о том, каким он станет, когда вырастет, и с каждым разом все больше убеждаюсь, что этот парень не пропадет. Уверен, он сумеет стать счастливым и без матери. То, о чем я раньше боялся даже мечтать, теперь предстало передо мной во всей очевидности: мой мальчик будет жить долго и счастливо.

Хм, долго и счастливо… Где-то я уже это слышал. Точно, именно так он мне тогда и сказал…

— Наконец-то до тебя дошло… Привет.

— Кажется, да. Здравствуй.

— Извини, что не мог заговорить с тобой раньше. Ты должен был дойти своим умом. Пусть это заняло у тебя время, но ты все же вспомнил.

— Да.

— Я никогда не обещал счастливой жизни ни вам троим, ни тебе лично. Просто в тот день ты был настолько взволнован, что воспринял мои слова именно так. Я сказал: «Он будет жить долго и счастливо». Ты же услышал — «Вы будете жить долго и счастливо», потому что на тот момент ребенок был для тебя олицетворением всей вашей семьи. Но теперь-то ты понимаешь, что я имел в виду.

— Теперь понимаю. Для этого мне понадобилось самому увидеть его счастливым. Иначе бы я не поверил. Знаешь, а ведь я скучал по тебе.

— И я. Я видел, что ты чувствуешь, и переживал вместе с тобой… Сказать честно, мне тоже пришлось нелегко.

Мы проболтали несколько часов кряду. С ним мне было легко, ведь все это время он страдал вместе со мной, а значит, понимал меня, как никто другой. Я спросил, знал ли он про Алису с самого начала, и он ответил, что знал. Когда же я спросил, почему он ничего не предпринял, почему не спас ей жизнь, почему на худой конец не предупредил меня заранее, чтобы я с ней хотя бы попрощался, он напомнил мне наш давнишний разговор о свободе выбора и своем невмешательстве в людские дела. Как и в прошлый раз, я ему возразил, заявив, что в мои-то дела он вмешивался постоянно, однако он быстро объяснил мне, что к чему. Дело в том, что все решения, которые он принимал за меня, были так или иначе связаны с Алисой. Независимо от цвета моей рубашки, наличия бородки и того поцелуя на первом свидании, она бы все равно в меня влюбилась. Просто на это ушло бы больше времени. Когда же после нашей ссоры он посоветовал мне искать ее у матери, он лишь хотел выиграть для нас несколько лишних дней, потому что Алиса и так вернулась бы ко мне через какое-то время. Он подыскал мне работу поближе к дому, для того чтобы я мог видеть Алису каждое утро, а вечерами не поздно возвращаться домой. Все это он делал только потому, что знал. Он знал, что нам не долго суждено быть вместе. Он подарил мне лишнюю возможность подольше побыть с ней, поглубже впитать в себя ее образ, ее любовь.

После его ухода я проплакал весь вечер. Я не стыдился своих слез и не пытался их сдерживать, а когда успокоился, то почувствовал на душе долгожданное облегчение.

Отныне я вновь был не один.

* * *

От пережитых за день эмоций и волнений я так утомился, что не заметил, как заснул. Разбудили же меня какие-то непонятные звуки, напоминавшие чей-то сдержанный стон. Еще не до конца проснувшись, я приоткрываю один глаз, но ничего особенного не замечаю. Тогда я повнимательнее прислушиваюсь, однако кругом все тихо, ни звука. Должно быть, просто дурной сон. Но лишь только я начинаю заново засыпать, как стоны возобновляются с новой силой. Нет, это определенно не сон. Я резко сажусь на кровати и различаю, что звук идет откуда-то сзади. Не успеваю я обернуться, как над самым моим ухом раздается душераздирающий вопль, от которого волосы на моей голове в буквальном смысле встают дыбом, и я вижу перед собой ту самую одержимую девчушку из ужастика «Изгоняющий дьявола». Она бросается ко мне, изрыгая на ходу отвратительные грязные ругательства. Голова ее при этом с бешеной скоростью вращается вокруг собственной оси. Я в таком ужасе, что едва не обделываюсь в штаны. В следующую секунду девчонка принимается хохотать, и тут я окончательно перестаю что-либо понимать, потому что по мере нарастания хохота тело и лицо ее начинают видоизменяться, и уже через мгновение передо мной опять стоит этот старый хрен, которому в очередной раз удалось меня разыграть. От смеха у бедняжки аж слезы на глазах выступили. Он еще и издевается, интересуясь, не подать ли мне утку. Вот уж действительно, напугал так напугал, до сих пор коленки трясутся. Однако вскоре его заразительный смех передается и мне, и вот мы уже оба хохочем как ненормальные и никак не можем остановиться.

— Подумать только, я снова купился на твои штучки! Как последний дурачок, честное слово! Хотя, по правде говоря, я успел по ним соскучиться…

— А уж я-то как скучал! Ничего, мы еще наверстаем! Ну, прощай, до вторника!

* * *

Вот и вторник, без одной минуты одиннадцать. С замиранием сердца я жду возобновления нашего еженедельного ритуала. Я многое успел передумать со дня нашей последней встречи, но один вопрос мучает меня особенно сильно.

— Ну, здравствуй.

— Привет. Тряхнем стариной?