— Ты Цолака не стесняйся, он парень понимающий.

Анаит снова взглянула на Цолака, потом, словно осмелев, сказала:

— Дядя хочет получить какой-то большой подряд… Надеется, что этот Нокс тоже придет сегодня, хоть он и не обещал…

Цолак и отец обменялись понимающими взглядами, Анаит повернулась и вышла.

— Теперь, я надеюсь, вы понимаете, кому выгодна эта война? — сказал Цолак.

— Как же тут не понять, — пожал плечами отец, — я давно все понял. Этот Аракел раньше был простым бакалейщиком, а за эти три года с помощью разных махинаций он столько добра накопил, только диву даешься. Еще бы! К соли песок примешивает, к муке отруби, сахарный песок продает сырым, у солдат скупает ворованное имущество и на черном рынке продает в десять раз дороже. Да и сынок, в свою очередь, грабит и в дом тащит… Таким вот образом почтенными людьми стали, с министрами за стол садятся… Ну ладно, идите, не то попадет вам.

Дом Аракела был полон гостей. Пришли какие-то торговцы, военные, расфуфыренные дамы и барышни. Не было только Бахшо и Матевосяна. Это меня удивило: они ведь оба были заядлыми кутилами! Но потом я вспомнил, что маузеристы и офицеры полка в эти дни были заняты мобилизацией. Оттого-то их, верно, и не было здесь, Аракел поначалу казался не в духе: так и не прибыл главный гость, полковник Нокс. Но едва лишь командир полка Багратуни предложил выпить за его здоровье и в длинной речи расхвалил Аракела как «выдающегося представителя армянского купечества», настроение хозяина явно поднялось. В ответной своей речи он также говорил об «Армении от моря и до моря», о «нашей неустрашимой армии», а в конце сказал:

— А теперь представим, что мы с помощью наших друзей — англичан и американцев — победили турок и захватили эти вилайеты. И сразу, как вы понимаете, встает вопрос: кто восстановит эти цветущие земли и на какие средства? Ведь для такого дела деньги нужны, и не малые… Большой капитал нужен, вы ведь понимаете, люди?..

— Наш долг освободить вилайеты, а восстановление их — это уж ваша забота, всех тех, кто владеет тем самым капиталом, о котором вы говорите, уважаемый парон[9] Аракел! — крикнул с места Багратуни.

— Благословен будет прах твоего отца, хорошо ты все понимаешь, полковник-джан, — довольный, обернулся к нему Аракел. — Великая страна, парон полковник, велика своими богачами, и, если вы хотите, чтобы наши общие планы не были только пустыми словами, вы должны помочь нам увеличить капитал, один к десяти, один к ста. Тогда мы сможем достойно помочь родине. Я, к примеру, готов все свое добро и имущество предоставить вам. Хотите хлеба — хлеба дам; хотите соли — будет соль… Берите всё, только хорошо воюйте…

Все закричали «ура», и мы сыграли туш. Тут я неволь-но вспомнил слова Анаит о намерениях Аракела. «Выходит, она была права, — подумал я, — нужно рассказать обо всем папе!»

Тосты сменялись один другим. Наконец Багратуни поднялся:

— Извините, но я должен идти. Меня ждут дела.

Аракел последовал за ним.

Штерлинг, пользуясь случаем, громогласно объявил:

— Антракт.

Всякое наше выступление, будь то банкет или похороны, он считал концертом и всегда объявлял традиционный антракт.

Я вышел на балкон — хотел сбегать домой. Ночь была темная, вокруг ни зги не видно. Мне послышались голоса на лестнице. Я насторожился и невольно прижался к столбу.

— Насколько я вас понял, уважаемый, вы хотели бы получить подряд на поставку армии хлеба и соли?

— Да нет, парон полковник. Это не совсем так…

Я узнал Аракела-агу и Багратуни.

Командир полка прервал собеседника:

— Не вижу в этом ничего предосудительного. Мы ведь будем заключать сделку на поставку хлеба, соли и других продуктов для нашей армии. Так почему бы нам не прибегнуть именно к вашей помощи? Постараюсь употребить свое влияние и быть вам полезным, парон Аракел.

— Вот спасибо, полковник-джан. Всем известно, что вы душа-человек… — обрадовался хозяин. — Обещаю, что и я в долгу не останусь.

Они спустились вниз и направились к воротам. Никем не замеченный, я сбежал по лестнице и вошел в дом.

Лампа была привернута, отец лежал на тахте с закрытыми глазами, но едва я прикрыл за собой дверь, он тут же окликнул меня:

— Гагик-джан, это ты?

— Да, папа… Если бы ты знал, что я слыхал…

Я рассказал ему обо всех речах и тостах и о том, что говорили Аракел с полковником на лестнице.

— Так-то они и живут на свете, сынок. Ничто им не дорого: ни родина, ни народ, — сказал отец. — Об одном только и думают — как бы побольше награбить, любой ценой набить свою мошну. Мой тебе совет, сынок: держись подальше от таких людей. То ли дело этот ваш Цолак. Он, видно, парень умный, стоящий товарищ. Такой плохому не научит…

Во дворе хлопнула калитка.

— Посмотри, кто это там, — сказал отец.

Я вышел. Это был Бахшо с дружками.

— А наверху-то пируют, — сказал Бахшо. — Пойдем. Выпьем, потанцуем. И ты, Како, выдашь нам «Багдагюли»[10].

— Успеем еще. Сейчас не до плясок, мы же пришли за Дарбиняном. Забыл, что ли?

Это сказал поручик Матевосян.

На минуту я остолбенел.

— Идем. Вон там, в сарае в нашем, он живет…

Я кинулся в дом и крикнул:

— Папа, они пришли тебя забрать!..

— Куда забрать? Кто? — приподнял голову отец.

— Не знаю… Там Бахшо, Матевосян и еще какие-то люди…

Больше мы не успели ничего сказать, потому что дверь с грохотом распахнулась и в комнату ввалились Бахшо, какой-то пьяный маузерист, а за ними Матевосян и солдат с ружьем.

— Ты Дарбинян Степан? — спросил Матевосян, обращаясь к отцу.

— Я, — кивнул отец.

— Собирайся.

— Куда?

— В армию тебя забираем.

— В какую еще армию? Вот ведь жизнь настала: среди ночи вваливаются в чужой дом, да еще и с оружием! Можно подумать, здесь преступники живут, — рассерженно сказал отец. — Существует порядок, закон существует. Прислали бы повестку, утром я сам бы явился…

Бахшо заорал:

— Молчать!

Другой маузерист приставил пистолет к животу отца.

— Повестку захотел? А это чем тебе не повестка?

— Ну ладно, Како, не трогай его, — сказал ему Матевосян и повернулся к отцу: — А ты не читай нам нотации. Сами знаем, что нам делать. Пришли тебе повестку, а ты возьмешь да и удерешь в горы. Ну давай поднимайся, да пошли…

На лестнице застучали башмаки. Через минуту в дверях появилась мама. Услыхала, наверно, шум в нашем доме или, может, сердце подсказало ей.

— Мам, папу в солдаты