Тогда я не подозревала, что с Меняйловым еще придется общаться вне сцены.

С Проницаловым мы провели серьезное совещание. С моими размышлениями о возможности трагедии (я никак не могла произнести слово «убийство») из зависти он согласился, серьезно кивнув. Только вот что дальше делать не знал. Взять и обыскать каюту Тони и Лизы нельзя, ведь, по сути, все подозрения в убийстве на пароходе пока связаны с бестолковыми свидетельствами Васи Свистулькина. Пришлось пока наблюдать за обеими девушками, чтобы понять, могли ли те сговориться.

Проницалов торопил земляков с поисками трупа, те старались вовсю, но нашли на дне кроме туфли без каблука только кучу всякой дряни, кстати, не без пользы. Раскрыв в процессе поиска несколько давно заброшенных дел о пропажах, старший милиционер Тарасюков за два дня успел получить три благодарности, а несчастный Проницалов все бился над загадкой исчезновения Примы.

Очередной остановкой на пути продвижения культуры в массы стал Средний Коммунар.

Вот этого названия я не понимала совсем. Вроде новое, но нелепое.

Оказалось, городишко раньше назывался Старой Пристанью, жители пожелали переименовать его в Коммунар, но их опередили, Коммунар уже имелся. Тогда решили, что будет Верхний Коммунар, но и таковой тоже нашелся. Мало того, был и Нижний Коммунар! И даже Новый Коммунар в округе был. Это была просто коммунарская округа.

Чтобы не мучиться с поисками названия дальше, сошлись на Среднем. По крайней мере, это свидетельствовало о единодушии в городе и отсутствии местной гражданской войны за название, как у малозаседателевцев.

Гваделупов, узнав о покладистости местного населения, заявил:

– Все равно спою!

Никто не возражал.

Но это не все, чем нас поразили коммунарцы.

Началось с того, что они встретили нас не лозунгами гигантских размеров и не идейными спорами, а хлебом-солью, вернее, пирогами. К пирогам прилагалось разнообразнейшее меню из домашних блюд и простое объяснение:

– Вы же давно из дома. Столовская еда небось надоела? Поешьте домашнего.

Мы поели… Мы так поели, что я даже засомневалась, что успеем прийти в себя до концерта.

Прошли голодные времена, когда мы были готовы играть любые роли, если в спектакле по ходу действия полагалось изобразить хоть какое-то застолье. Мы успевали за время сцены с едой слопать все и подобрать крошки. Замены муляжами или ограничения провизии не допускали, чем доводили директора театра до истерики. Он кричал:

– Я не могу для каждого спектакля покупать обеды в ресторане! Вы меня в гроб вгоните.

Сейчас вспоминать смешно, но когда-то умопомрачительный запах пирогов или жареной тощей курицы, изображавшей на сцене рождественского гуся, был способен свести с ума и первые ряды в театре. На нас смотрели с завистью.

И теперь сытно не было, большая часть страны совсем недавно стала кушать сытно, разруха еще сказывалась, и угощали нас самыми простыми пирогами с рыбой, зеленым луком и кашей, картошечкой с солеными огурчиками да помидорами. Наварили вволю ухи, а вот жареной рыбы нет, хозяева развели руками, мол, извините, масла не имеем, чтобы жарить.

Застолье проходило за огромным столом, установленным прямо под липами, как-то самой собой получилось, что после пары стопочек (не больше!) зазвучала песня, которую местные с удовольствием подхватили! Часа два мы ели и пели, пели и ели.

Застольный концерт удался на славу, довольны остались и хозяева, и мы.

Но встал вопрос: что же теперь им показывать?

И тут коммунарцы удивили нас в очередной раз. Они попросили спектакль! Объяснение про бенефис выслушали, покивали, но все равно заказали сцены из спектаклей, что у нас готовы.

Лиза играть отказалась, сославшись на то, что у нее страшно болит голова из-за застолья, но мы понимали, что она просто боится. Играла девушка отвратительно, театр не для нее, а местное население тянулось к настоящей культуре.

Мало того, в местном Клубе даже сцена была с суфлерской будкой. В ней не повернуться, но она была! Объяснение нашлось простое: Клубом заведовала бывшая актриса, а помогали ей две учительницы и учитель. Эта четверка сумела поднять интерес к театру в своем городке настолько, что все ждали нашего приезда не из-за Павлиновой, а ради спектаклей или хотя бы сцен из них.

Мы нашли выход, и застольный концерт продолжился уже в Клубе. Обошлись без Лизы. Мы с Гваделуповым сыграли чеховского «Медведя» (суфлировала по взятому в местной библиотеке тексту Ангелина Осиповна), чем вызвали у местной публики бурю эмоций, нас долго не отпускали, пришлось повторить главную сцену объяснения еще раз. Потом Гваделупов с Ряжской спели дуэтом «Дышала ночь…», потом он один пару шаляпинских песен… Потом был монолог Гамлета, прочитанный Подкатиловым. Распутный, вспомнив прошлое умение, читал Тютчева и Блока, снова пели романсы под аккомпанемент на стареньком рояле заведующей Клубом. У нее оказалось чудное контральто, концерт продолжился в новом составе…

Потом он плавно перерос в совместную с самодеятельной труппой репетицию гоголевской «Женитьбы», потом снова пели… И никто не придирался к «нереволюционному» содержанию прекрасных русских романсов, все наслаждались музыкой и сильными голосами Гваделупова, заведующей Клубом и, неожиданно для нас, Ряжской.

Мы почти сорвали голоса, но все согласились с Гваделуповым, когда он объявил, что ни разу в жизни, даже в Москве, не выступал с таким удовольствием. Если бы не Ялта, мы, пожалуй, остались бы на недельку в этом Коммунаре.

Участвовали все, Свистулькин аккомпанировал Гваделупову на трубе, Ряжская пела романсы, Распутный читал стихи и «Песнь о Буревестнике». Даже Тоня устроила с местными девушками перепляс с частушками, не победила, но удовольствие получили все. Проницалов не пел, но много аплодировал.

Лишь один человек просидел все время молча – Лиза Ермолова, изображавшая Павлинову. Она оказалась не нужна на этом празднике единения! Вернее, Лизу не раз звали на сцену, приглашали присоединиться, спеть, потанцевать, но она лишь полупрезрительно кривила губы и делала вид, что плохо себя чувствует. Рядом сидел Суетилов и отказывался за нее.

Оказалось, что Павлинову можно не только заменить Лизой, но и вовсе обойтись без нее. Все понимали, что это только в Коммунаре, в Нижнехрюпинске никто не будет угощать пирогами и распевать вместе с нами, там на сцену снова выйдет Прима, а о Ялте и говорить нечего. Но Тютелькин кое-что взял на вооружение:

– «Медведь» обязателен! Сцена из «Женитьбы» тоже! Подумайте, что еще можно добавить без участия Лизы.

Это тоже возмущало новую Приму – большинство актеров и режиссер упорно звали ее Лизой.

Даже во время концерта и после него, в состоянии почти эйфории от душевного приема коммунарцев, мы с Проницаловым остались верны долгу – не забыли о расследовании. Я исподтишка наблюдала за Тоней и Лизой, отмечая каждую мелочь. Проницалов тоже, но, во-первых, он не знал их прежних, во-вторых, куда начинающему тарасюковскому сыщику до актрисы с большущим стажем! Актерская доля такова, не хвалюсь, но многие годы подготовки ролей требуют не просто наблюдательности, а умения улавливать нюансы машинально. У актеров блестящая память, иначе нельзя. Но память не только на текст или собственные отработанные движения, но и на поведение, слова и жесты всех вокруг. Почти из любого актера со стажем может выйти прекрасный сыщик, пусть не сыщик, но консультант. Это надо бы учесть милиции.