– Но Орден не имеет отношения к созданию этой комнаты, – заметила Зофья.

– Ты права, – согласился Энрике. – И есть десятая статуя, которая сюда не подходит. Это очень странно, только посмотрите на форму…

– Сейчас не время для лекции по истории искусств! – воскликнул Гипнос, указывая на пол. – По моим подсчетам, у нас осталось пятнадцать минут.

Белый иней уже успел покрыть половину комнаты и начал расползаться по ногам нескольких статуй.

– Я не думаю, что это – богиня, – сказал Энрике. – У нее нет отличительных иконографических признаков. На крыльях есть золотой лист, но это ни о чем мне не говорит, и ее лицо совершенно лишено эмоций.

Зофья замерла на месте. Что-то в этой скульптуре казалось ей знакомым. Почему-то она подумала о своей сестре.

– Я тоже хочу посмотреть, – проворчал Гипнос, подходя к статуе. Он окинул ее взглядом и нахмурился. – Я тоже не стал бы требовать поклонения, если бы выглядел вот так. В ее наряде нет ничего, что говорило бы: проявите ко мне почтение, смертные.

– Это не муза… это серафим. Ангел! – сказал Энрике.

Он подошел ближе и коснулся лица статуи, спустился к плечам и провел пальцами по всему ее телу до самого основания.

Гипнос присвистнул.

– Ты бы хоть в ресторан ее сводил…

– Я проверяю, нет ли на ней каких-нибудь углублений, – объяснил Энрике. – Чего-то вроде механизма.

Иней уже подобрался к статуе ангела. Он покрыл ее ноги, медленно затягивая скульптуру обратно в стену. Зофья выдохнула облачко белого пара. Чем дольше она смотрела на ангела, тем больше возвращалась к воспоминанию об игре, в которую они играли с Хелой. В ее памяти пронеслись слова сестры: ты умеешь хранить секреты, Зося?

– Гипнос? Зофья? Есть идеи? – с надеждой спросил Энрике.

– Нос не знает запаха секретов, но помнит очертанья, – повторила Зофья, касаясь своих губ. – Мы с Хелой играли в игру из истории, которую рассказала нам мама. До рождения тебе известны все секреты мира, но ангел запирает их, прижимая палец прямо над твоим ртом. Поэтому у каждого человека есть выемка над верхней губой.

Гипнос нахмурился.

– Очень милая история…

Но Энрике ухмыльнулся.

– Подходит! Это же пример концепции анамнезиса.

Зофья растерянно моргнула.

– Это какая-то болезнь? – спросил Гипнос.

– Это идея космической потери невинности. Отпечаток пальца серафима под носом согласуется с загадкой, потому что нос не знает запаха секретов, но помнит очертанья. Это губной желобок! Или дуга Купидона. Углубление над верхней губой, прямо под носом. Кстати говоря, в филиппинской мифологии существуют духи дивата, которые…

– Прекрати читать нам лекции и сделай что-нибудь! – не выдержал Гипнос.

– Прости, прости!

Белый иней добрался до талии серафима, и руки статуи начали постепенно менять свою форму. Энрике торопливо прижал палец к верхней губе ангела. Где-то внутри скульптуры раздался громкий звук, напоминающий бурный поток воды, и она раскололась посередине. Внутри ангела был спрятан тонкий ониксовый пьедестал, на котором покоилась металлическая шкатулка размером с ладонь Зофьи. По ее поверхности разбегались еле заметные трещины, словно коробочку сплавили из отдельных кусков.

– У нас получилось, – с восторгом сказал Гипнос.

Энрике протянул руку и схватил шкатулку, но она не сдвинулась с места.

– Подожди, – Зофья подошла ближе, разглядывая находку. На поверхности шкатулки остались отпечатки Энрике. Дотронувшись до коробочки, девушка ощутила жжение на кончиках пальцев. – Эта шкатулка сделана из Сотворенного олова и укреплена железом.

– Это плохо? – спросил Энрике.

Зофья кивнула и поморщилась.

– Это значит, что мои устройства для поджога на ней не сработают. Она огнеустойчива, – девушка осмотрела полость статуи и нахмурилась. – Внутри есть звуковой барьер… – она дотронулась до плотного слоя, состоящего из губчатого вещества, ткани и пробки. Почему это устройство должно быть тихим?

Часы Гипноса издали тихий перезвон. Он посмотрел на циферблат.

– Пять минут.

Зофья почувствовала, как сжимается ее горло. Комната вдруг показалась ей слишком маленькой, слишком яркой, прямо как лаборатория в ее университете, где они ее заперли и…

– Феникс, – мягко сказал Энрике. – Ты мне нужна. Что нам делать? У тебя всегда есть какой-то план.

Шелк Шардонне был бесполезен. Кроме ее обычных инструментов и спичек, оставалось только устройство для поджога и ледяное перо на случай, если им нужно будет заморозить и снять замок с двери.

– Ледяное перо, – сказала Зофья.

– В этой комнате и так достаточно холодно, – заметил Гипнос. – Значит, огонь бесполезен, лед бесполезен… кстати говоря, я тоже ничем не могу помочь.

– Мы не можем оторвать шкатулку от подставки, значит, придется ее взломать… – начала Зофья, но вдруг глаза Энрике вспыхнули озарением.

– Взломать, – повторил он.

– Ииии, он сошел с ума, – сказал Гипнос.

– Зофья, дай мне ледяное перо. Оно выделяет воду из воздуха, так? – спросил Энрике.

Кивнув, Зофья протянула ему перо, и Энрике принялся проводить им по трещинам в шкатулке.

– А вы знали, что…

– Ну вот опять, – пробормотал Гипнос.

– …В 218 году до нашей эры карфагенский генерал Ганнибал прошел через Альпы с огромной армией и сорока слонами, намереваясь уничтожить сердце Римской Империи, – сказал Энрике, выливая воду, которую перо вытянуло из воздуха. Жидкость исчезла в трещинах шкатулки. – В те времена процедура по устранению каменных преград была по-настоящему мучительной. Камни нагревали с помощью костров, а затем обливали ледяной водой…

Он коснулся шкатулки пером, и в тишине раздался треск. Из трещин начал расползаться лед, а внутри коробочки что-то задребезжало.

– …от чего они начинали трескаться, – ухмыляясь закончил Энрике. Шкатулка треснула, поблескивая влажными от воды стенками.

Энрике протянул руку, вытаскивая на свет изящную оправу. По размеру она ничем не отличалась от обычных очков, хотя и выглядела довольно необычно. Оправа свинцового цвета образовывала узор из переплетенного плюща и цветов, и ее можно было надеть на голову, как диадему. Снизу выступали два квадратных отделения, но только в одном из них стояла линза из призматического стекла.

На лице Гипноса появилась довольная ухмылка, и он медленно захлопал в ладоши.

– Браво! Правда я немного удивлен, что в этот раз инженер рассказал историю, а рассказчик использовал инженерный подход.

– Я – историк, – поправил Энрике, пряча Тескат-очки в карман. – А не рассказчик.