– …Так ты могла читать предметы все это время? – спросил он, немного покраснев. – Если так, тебе могло показаться, что я украл то перьевое боа из кабаре, но я клянусь…

– Мне не нужно об этом знать, Энрике, – смеясь ответила Лайла. – Твои секреты все еще принадлежат только тебе. Я никогда не читаю вещи своих друзей.

Ей в голову тут же пришла непрошеная мысль о Тристане и его скрытой тьме, о том, что он отчаянно нуждался в помощи, а она упустила возможность это понять. Может, ей стоило пересмотреть свои принципы.

– Северин об этом знает? – спросила Зофья, и Лайла инстинктивно сжала зубы.

– Северин знает, что… меня создали. И что я читаю предметы. Но он не знает, зачем мне нужна Божественная Лирика, – сказала она и добавила более холодным тоном: – Ему не нужно знать. Я не обязана рассказывать ему свои секреты.

Если бы он узнал правду и не изменил своего отношения, она оказалась бы не умнее Снегурочки, чье распаленное сердце превратило ее в горстку снежинок. Лайла бы такого не допустила. Может, для девушки, сделанной из снега, любовь стоила того, чтобы растаять. Но Лайла была сделана из украденных костей, гладкого меха, могильной земли и странной крови: она не была хозяйкой даже своего собственного сердца. Все, что у нее было – это душа, и никакая любовь не стоила того, чтобы ее потерять.

Энрике сжал плечо Лайлы и ушел вперед. Смахнув остатки слез, Лайла подняла голову. Она почти коснулась дверной ручки, когда неожиданное прикосновение Зофьи заставило ее обернутся.

– Спасибо, – сказала она.

– За что? – удивилась Лайла.

Зофья колебалась.

– За правду.

– Это я должна тебя благодарить, – сказала Лайла. – Секреты – это тяжелое бремя.

Лицо Зофьи резко помрачнело.

– Я знаю.

НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ двери, в московском переулке, стояла тройка, готовая отвезти их в секретное место Дома Никс. Вдалеке виднелась еще одна карета, которая везла их вещи в новое убежище. Яркий уличный фонарь озарял падающий снег, превращая снежинки в золотые монеты. В воздухе пахло дымом и оловом, а осколки льда трещали под ее сапогами, словно кости. Окна магазинов, укрытых тенями и тишиной, были спрятаны за деревянными ставнями. Три черные лошади, запряженные в карету, выпускали из ноздрей белый пар и потряхивали гривой. Рядом их ждали два охранника Дома Никс, но как только они направились к тройке, Зофья протянула руку и схватила Лайлу за запястье.

– Ты чувствуешь этот запах? – спросила она.

Гипнос наморщил нос.

– Это не я, – быстро сказал Энрике.

Воздух как будто… горел.

– Это селитра, – глаза Зофьи широко распахнулись. – Взрывчатое…

Она не успела договорить, и что-то позади тройки взорвалось, заливая переулок ярким светом вспыхнувшего пламени. Лошади заржали и пустились в темноту, пытаясь спастись от надвигающегося огня.

Северин попятился назад. Лошади поднялись на дыбы, вырвались из упряжки и исчезли в ночи, прежде чем пламя поглотило карету, отрезая путь к спасению. Он прижал ладонь к кирпичной стене, пытаясь найти какую-нибудь выемку, но покрытая льдом поверхность оказалась абсолютно гладкой.

«Только не так, – думал он, глядя на Гипноса, Лайлу, Зофью и Энрике. – Только не таким образом».

– Я не понимаю… Я не понимаю… – шептал Гипнос снова и снова, глядя на медленно чернеющий экипаж. Изнутри раздавались приглушенные крики: охранники Дома Никс горели заживо. Гипнос попытался приблизиться к карете, но Зофья остановила его.

– Вода! – крикнул Энрике. – Нам нужна вода, чтобы затушить огонь!

Он схватил горсть грязного городского снега, наполнил им свою шляпу и бросил в сторону приближающегося огня. Северин смутно понимал, что Энрике пытается потушить огонь. Это было бесполезно, и глупо, и… смело. Северин мог только смотреть на него. Энрике обернулся и заорал, пытаясь перекричать бушующее пламя:

– Не смотри на меня так! Поверь, я знаю, как это выглядит!

Северин упал на колени и начал собирать снег. Его руки заледенели, а шрам на ладони горел от холода. Рядом с ним суетилась Зофья: она наполняла его шляпу снегом, плавила его с помощью своей огненной подвески и выливала получившуюся воду на огонь, но совершенно безуспешно. Он посмотрел на нее, на их руки, загребающие снег. У себя за спиной Северин слышал крики остальных, и, обернувшись, он обвел их взглядом.

Я хотел сделать вас богами. Я хотел вас защитить.

Северину казалось, что он снова наблюдает за смертью Тристана, только в этот раз его неудача приобрела физическое воплощение, обжигая каждого, кто подбирался слишком быстро. Он видел, что его руки двигаются недостаточно быстро, его ноги заледенели, и все шансы на спасение выскальзывают из холодных пальцев. Все было так же, но при этом иначе. Ни на ком не было золотой волчьей маски, никто не задирал головы вверх, к потолку, на котором горели звезды. Только снег, огонь и крики. Пламя все приближалось, и каждый вдох давался с трудом. Он мог бы задохнуться в дыму еще до того, как огонь поглотит его. Но по крайней мере он умер бы первым и ему не пришлось бы смотреть. Кто-то резко оттащил его в сторону. Даже в едком запахе гари он мог различить сказочный аромат сахара и розовой воды.

– Маджнун, – сказала Лайла.

Должно быть, у него начались галлюцинации. Она больше не звала его этим прозвищем.

Северин выдернул плечо из пальцев девушки, отказываясь смотреть в ее сторону. Он не хотел наблюдать, как она умирает. Ему было невыносимо видеть ту боль, что отражалась в ее глазах. Жар обжег лицо Северина, вынуждая его повернуться к надвигающемуся пламени. Он слышал, как Гипнос, Энрике, Зофья и Лайла кричат, чтобы он отошел подальше. Северин сделал шаг вперед и вытянул руку, словно мог оградить их от смерти и отдать себя на милость извращенной справедливости этого мира, чтобы не видеть, как он подвел всех в последний раз.

Он закрыл глаза, приготовившись к обжигающему прикосновению пламени, но огонь начал угасать.

Северин резко открыл глаза. Голубой свет прорезал ревущее пламя. Алые всполохи меркли по мере того, как среди них проносились голубые искры. Северин моргнул и поднял вторую руку. В воздух поднимались огромные столбы дыма. Ярко-красные языки пламени начали менять цвет, становясь голубыми у основания, словно зараженные какой-то ледяной инфекцией. Голубой распространялся все дальше, поглощая пылающий огонь, а затем опадал на землю, оставляя после себя лишь тонкую завесу темно-синего тумана. Под ногами Северина шипела и дымилась мостовая. Постепенно мир снова стал ясным, а дым растаял в воздухе, открывая его взору холодные звезды.

– Мы живы! – радостно воскликнул Энрике.

Он посмотрел на Северина, улыбающийся и полный надежды, и Северин почти улыбнулся в ответ. Но теперь, когда огонь внезапно исчез, он вспомнил, что все еще стоит с вытянутыми руками. Как будто это могло их спасти. Он стыдливо опустил руки. Его грудь тяжело вздымалась, по спине катились капли пота, а во рту чувствовался привкус дыма. Он был всего лишь… бесполезным человеком.