– Ты что-то совсем загрустила, тебе нужно развлечься! Сходить в кино, на танцы, а мам? Ты же у меня красавица и совсем-совсем еще молоденькая! – Том подмигнул.

– Да ну тебя, Томаш, какие танцы! Похоже, ты проспал слишком долго, давай, поднимайся, прогуляешься до магазина, пока я готовлю мясо или рыбу. Что хочешь?

– Ну мясо… Или рыбу… Ты же знаешь, я люблю все, что ты готовишь!

Он все еще сидел под одеялом, вставать, по правде говоря, совсем не хотелось, тем более тащиться в магазин.

– Томаш, подъем!

Голос матери доносился уже из кухни. Что ж, выбора не оставалось. Том встал с кровати, натянул майку и джинсы. На ходу бросил взгляд на себя в зеркале, оттуда на него смотрела вчерашняя девчонка-однокурсница. Том даже споткнулся от неожиданности и чуть не завалился на пол. Он вернулся на шаг назад и снова заглянул в зеркало, но видение исчезло. На этот раз он увидел собственную небритую и слегка помятую физиономию.

Зябкий сырой вечер взбодрил круче, чем ледяной душ. Том пожалел, что не надел шапку. Он шел, натянув воротник куртки до ушей, чтобы хоть как-то укрыться от колючих порывов ветра. Ну и весна! Мироздание ничего не перепутало?

Улицы пустовали, темнело, и народ отсиживался дома перед телевизорами, чем еще заняться в пятничный вечер? Тем более что впереди выходные. Магазин тоже выглядел одиноким и унылым. Том быстро сгреб в корзину продукты из маминого списка: молоко, хлеб, фрукты, захватил себе бутылку с минеральной водой и плитку горького шоколада, расплатился на кассе и вышел, мысленно предвкушая, как сырой до дрожи ветер снова проберется через горловину куртки под майку. Он старался идти так быстро, как только мог, но нога все еще давала о себе знать. Как не вовремя! Том выругался про себя. На другой стороне улицы появилась стая девчонок, весело заливающихся смехом. Рядом бежали две собаки. Одна совсем маленькая, куцая, она так же, как Том, содрогалась от любого дуновения, только куртки у нее не было – нечем закрыть трясущуюся от холода мордочку. Вторая собака гораздо серьезнее, какая-то бойцовская порода, Том не особо разбирался в них, но собака очень плотная на вид, мускулистая, на морде красовался металлический намордник, и ее совершенно не смущали леденящие порывы ветра, только уши в этот момент слегка прижимались к голове. Девчонки прошли стороной, собаки побежали за ними. И когда все почти исчезли из вида, Том вдруг остановился, боковое зрение что-то зацепило, что-то знакомое и очень важное. Он резко обернулся, ветер обрадовался и с остервенением стал хлестать по лицу, но Том уже не замечал ни холода, ни собственной дрожи: там, среди удаляющейся толпы, он узнал силуэт, который отпечатался в его душе так сильно, что уже не вытравить, даже если б захотелось. Он смотрел вдаль, а перед глазами снова появилась она, а ведь он так и не узнал, как ее зовут. А вдруг живет где-то рядом? Может, это ее собака, и она гуляет здесь каждый вечер, а он частенько спускается в магазин по просьбе матери. Мозг генерировал различные версии. Ему даже показалось, что она обернулась и посмотрела на него, как тогда, перед лекцией. Но фигуры уже скрылись в темноте, а он все стоял, не решаясь развернуться в обратную сторону, чтобы видение не растаяло в сумерках и не покинуло его.

Мама, конечно же, заворчала, что он долго ходил, ведь до магазина минут двадцать туда и обратно. Но слова ее прошли мимо Тома. Они ужинали молча. Бьянка лишь пару раз что-то спросила, Том автоматически что-то ответил. Он съел всю рыбу (или это было мясо?), забросил тарелки в посудомойку, налил чай в большую кружку, чтоб не доливать второй раз, сунул в карман пару конфет и пошел к себе в комнату. Бьянка посмотрела вслед, на душе скреблись кошки, но она старалась сдерживать себя. Пока все было непонятно, она решила просто понаблюдать, не доставая парня расспросами.

Том стоял у окна. Чай медленно остывал на подоконнике, стекло покрывалось мутной испариной. Нет, он, конечно, читал об этом в книжках. Много разных сюжетов, много историй о любви, о сумасшедшей страсти, сметающей все преграды на пути, о подвигах и предательствах во имя любви, о вечной жизни, о жажде смерти, о том, что любовь порой творит чудеса, порой исцеляет, а бывает и совсем наоборот: бывает, что это чувство перерождается в болезненную, неудержимую силу, которая изводит, убивает, превращает человека в ничтожество, хотя это, скорее всего, уже не любовь. Том глотнул остывший чай. То, что подобное может случиться с ним, он даже не предполагал. С кем угодно, но не с ним. Ведь он увидел ее только один раз, и больше ничего, только взгляд, случайный, мимолетный. Ни слова, ни намека. Он ничего о ней не знает, даже имени.

Он не слышал ее голоса, не представляет, какая она. А девушка совсем не знает его. С ума сойти, в этом нет ни капли здравого смысла! Том знал, что сверстникам он не особо интересен и девушки не в восторге от его хромоты, но никогда ранее этот факт его не задевал. Только до вчерашнего дня. Он подошел к зеркалу и посмотрел на себя так, словно впервые увидел свое отражение. Высокий (к удивлению врачей, заболевание не повлияло на рост!), стройный, наверное, слишком стройный для такого роста (он вспомнил парней из спортзала, которые регулярно качались на тренажерах), ему показалось, что джинсы на нем висят и майка великовата, надо же, он не замечал этого раньше. Волосы жили своей жизнью, по своим правилам, и договориться с ними совсем не просто. Может, подстричься коротко? Он сдвинул волосы со лба двумя руками назад, к затылку. Нет! Так еще хуже! Совсем не привык к открытому лбу! Легкая небритость его не смутила, однажды он слышал, как девчонки шушукались, обсуждая какого-то киноактера, и умилялись по поводу его сексуальной щетины с проблесками седины. Кто бы мог подумать, что колючая щека может вызывать такие ощущения! Том засмеялся. Чем он занимается, бред какой-то! Она никогда не посмотрит в его сторону, тем более этот светловолосый шкаф не отходит от нее ни на шаг. Так и стоял, засунув руки в карманы. Он понял, что стал другим в одночасье, в одно мгновение, и то, что было до этого момента, прошло и никогда не вернется. Уже ничего не будет по-старому. Но как с этим теперь жить и что делать дальше, Том не знал. Он ложился и вставал с одним и тем же видением перед глазами. Он изучил его до мельчайших подробностей, прокручивал в памяти снова и снова, не понимая, что оно приносит – страдание или наслаждение.

Девушку звали Даша. Том удивился, когда через неделю в той же самой аудитории кто-то из девчонок назвал ее по имени. У неземного видения оказалось очень простое и земное имя. Такое светлое и теплое – Даша – и очень-очень мягкое, как ее улыбка.

Даша училась на этом же курсе, но в начале семестра уехала в Германию на языковую стажировку по программе обмена студентами. Томаш так и не смог найти объяснения, почему не замечал ее раньше, наверное, просто тогда не пришло время, а сейчас оно пожаловало, никого об этом не спросив. Он еще старался убедить себя, что ничего особенного в этой девчонке нет. Что ее нельзя назвать ослепительной красавицей с обложки, она не отличница и наверняка, как и все, имеет не только достоинства, но и недостатки. Но сердце сопротивлялось доводам разума, что-то в ней цепляло, притягивало, завораживало. В ее присутствии он совершенно терял голову. Ему все время казалось, что ребята вокруг замечают, как у него сбивается сердечный ритм и перехватывает дыхание. Том старался держаться подальше, чтобы не дай бог Даша чего-нибудь не спросила, тогда он точно опозорится на весь белый свет, поскольку не сможет ответить, потеряет остатки здравого смысла и грохнется в обморок. Но однокурсники вряд ли заметили перемены в нем, всем было абсолютно все равно, как он дышит, на кого смотрит, только Даша иногда оборачивалась, когда он подолгу пялился на нее, будто искала что-то или кого-то, она и сама, наверное, не могла определить. А еще он сложил из белоснежной хрустящей бумаги эдельвейс и оставил на ее столе, правда, так смутился, что тут же слинял, не узнав дальнейшую судьбу бумажного цветка.