Честно говоря, я не поняла, что именно он хотел мне сказать. Но что бы он ни сказал, я инстинктивно почувствовала, что это было что-то очень страшное. И это тот человек, с которым я провела всю ночь, который прижимался ко мне во сне доверчиво и открыто, как маленький ребенок! Я не знала, что себе говорить — внутреннего диалога с собой как-то не получалось. Я решила ненадолго выйти из зала.

— Пойдем, покурим.

Я обернулась. На меня в упор, как два пистолетных дула, были направлены неподвижные глаза Алекса. Мне снова стало не по себе, тем более что он остановил меня в дверях. Остановил, легонько толкнув в спину.

— Я бросила, — стараясь сохранять спокойствие, ответила я на предложение. Тем более, это была правда. Ради себя в глазах Вирга Сафина я решила не курить и свято исполняла это намерение.

— И не пьешь? — съехидничал Алекс.

Я попыталась от него уйти, но тут он уже бесцеремонно схватил меня за локоть. Мне стало почему-то не по себе от его прикосновения. Я аккуратно высвободилась.

— Есть разговор. Важный. Советую тебе со мной поговорить. Это касается Сафина.

— Хорошо, — стоило Алексу произнести его имя, как я уже была готова на все, — можно и поговорить. Но ни пить, ни курить с тобой я не буду.

— Как выйдешь из зала, иди в коридор слева. По коридору последняя дверь. Я буду ждать тебя там. И не вздумай сбежать. Это в твоих интересах.

Алекс исчез так же быстро, как и появился. Никаких сомнений у меня не было. Едва я вышла из зала, как оказалась в просторном холле галереи. Справа и слева были два коридора — оба открыты. Впереди — лестница, ведущая к выходу на улицу. В холле было так же шумно, как и внутри, из залов доносилась музыка, звон бокалов, шум. Недолго думая, я повернула налево.

На дверях в коридорах не было никаких опознавательных табличек. Освещение было достаточно ярким. Нужная мне дверь была чуть в стороне от других и чуть дальше. Быстро пройдя коридор, я остановилась перед нужной мне дверью. Помню, как пальцы крепко сжали ручку, толкая дверь вперед. Это было последнее, что я четко запомнила.

Первым была даже не темнота, а какой-то сладковатый привкус и резкий толчок в спину. Кто-то очень сильно толкнул меня вперед, я потеряла равновесие, зацепившись за порог. Потом, словно с головой, погрузилась в бочку, полную сладковатой, тошнотворной жидкости. Возможно, кто-то прижал к моему лицу тряпку, пропитанную этой приторной гадостью. Наверное, это было самое правдоподобное объяснение, потому что, зацепившись за порог, я полетела сразу в пустоту.

Пришла в себя я от кашля, мучительно разрывавшего мою грудь. Я лежала на ледяной мраморной плитке — вокруг сплошная темнота. Тело мое затекло от неудобной позы. В горле невыносимо, до боли, першило. Казалось, горло разрывает бешеный озверевший кот. И я кашляла, кашляла до судорог, чтобы избавиться от острых когтей чудовища, лишавшего меня воздуха.

Пытаясь сесть в этой судорожной бронхиальной агонии, я больно стукнулась обо что-то твердое плечом. Оказалось, это унитаз, а я лежу на полу в кабинке туалета. Держась за унитаз обеими руками, я попыталась встать. Очень скоро нащупала дверцу и толкнула ее вперед, но она оказалась открытой. Все, что я увидела перед собой, — только густую, серую завесу дыма, в которой проблескивали ало-рыжие искры.

Сознание вернулось мгновенно. Пожар. Я нахожусь в туалете, меня оглушили и заперли здесь, а туалет горит. Пожар. Именно дым и был острыми кошачьими когтями, рвущими мои легкие и мое горло.

Сделав несколько шагов вперед в густую завесу дыма, я буквально захлебнулась гарью, ударившей в нос, горло, глаза. Я задыхалась, словно меня душили. Глаза вмиг потеряли способность видеть, вылезая из орбит. Казалось, что под веки мне насыпали раскаленный песок — я испытывала жуткую боль и с каждой секундой боль эта усиливалась все больше и больше.

Я попыталась закричать, но вместо крика из моего горла вырвался судорожный хрип, тут же перешедший в мучительный кашель. Дым заполнил рот, горло — кричать я уже не могла, к тому же почувствовала, что теряю сознание.

В этот момент с громким треском с потолка что-то рухнуло и я увидела сноп искр. Огненным фейерверком они рассыпались на мою пышную юбку. Дальше случилось самое страшное — пышная гипюровая юбка вспыхнула на мне, как пропитанный бензином факел.

Взвыв, я метнулась обратно в кабинку, пытаясь содрать с себя этот пылающий огненный саван — мне это удалось, и я затолкала горящую юбку в унитаз. Но это помогло мало. Дверь кабинки стали пожирать длинные языки пламени. Забившись в угол и пытаясь вжаться в стену, я прекрасно понимая, что это конец. Выхода не было. Отчаяние захватило мой мозг, парализуя волю.

Из последних сил я принялась колотить в стену, издавая какие-то звуки, все больше и больше глотая дым. И вот в какой-то момент я уже не смогла сделать очередной вздох, медленно сползая по стене вниз, к караулящей меня огненной гибели, думая только о том, что я умираю, и как это глупо… Как глупо…

Очнулась я от мучительной боли в запястьях и от чистого воздуха, вливающегося в мои легкие чудотворным бальзамом. Меня окружали темнота и тишина, а еще пульсирующая боль, сковавшая мои руки.

Попытка пошевелить руками была безуспешной. Вместо того чтобы изменить положение рук и прогнать боль, я поняла, что не могу сдвинуть их с места, а боль только усилилась.

Эта вспышка мучительной боли воскресила мой мозг и заставила меня вернуться к жизни. Я открыла глаза и не поверила, тому, что увидела: надо мной был настоящий шелковый полог яркого лилового цвета, похожий на старинный балдахин. Возможно, это и был балдахин на кровати, стилизованной под средневековье.

Все то, что я увидела, показалось мне кошмарным сном, который моментально привел меня в сознание. Широко раскрыв глаза, я пыталась понять, что со мной происходит и где я.

Очень скоро мне стало понятно, что это был не сон. Реальность, в которой я оказалась, превзошла самые смелые, и самые страшные мои ожидания.

Я лежала на огромной средневековой кровати с балдахином из яркого лилового шелка, небом возвышающегося надо мной. Этот цвет такой необычный, он словно гипнотизировал меня, и я не могла оторвать от него глаз.

Нет никакого пожара, нет огня. Воздух чистый и очень холодный. Мое тело покрылось гусиной кожей. Я не могла пошевелить руками, не чувствовала своих ног. Мои руки и ноги были крепко привязаны к деревянным колонам кровати. Веревки впились в мою кожу, причиняя невыносимую боль. Я чувствовала себя распятой заживо.

Опустив глаза вниз, увидела на себе обгоревшие лохмотья. Это остатки платья. Они — единственное свидетельство того, что я не сошла с ума, а на самом деле пережила пожар. Вместо безвкусного черного гипюра и бордового шелка — бесформенные лохмотья, потерявшие цвет, прикрывающие запачканную сажей грязную кожу. Сквозь разорванное платье виднеется нижнее белье — оно такое же грязное и обугленное, как и все остальное.