Молодая женщина пребывала в задумчивости.

Она не обдумывала что-то конкретное, но сосредоточенно, неторопливо и в то же самое время несколько отстраненно вглядывалась в свое отражение в воде. Ее лицо оставалось спокойным, хотя сердце переполняли самые разные мысли.

Она не думала в этот миг, как смотрится со стороны. Легкая полуулыбка осеняла алые губы и голова мечтательно склонена набок, взгляд устремлен в никуда, распущенные волосы разбросаны кольцами по плечам и спине, пальцы безотчетно перебирают ткань платья.

Она уже не задавала себе вопрос, влюбляться или нет, желать или крепиться, мечтать или отказаться… Она не сомневалась, что ее детская, незамутненная любовь к милому и нежному Джорджу навсегда останется вместе с ней. И что он, трепетное, застенчивое и прелестное дитя, никогда уже не станет жестким, опытным, самоуверенным мужчиной, каким был Хадсон Беннингтон.

— Я тут недавно перечитывал твоего друга Уильяма Шекспира, — осторожно вторгся в ее тишину Хадсон, словно чувствуя, что она думает именно о нем.

Кендалл поспешно накрыла ноги подолом платья, которое местами коснулось воды, но, казалось, ее это совершенно не волновало.

— И что он? — спросила Кендалл, посмотрев на Хадсона.

— Я мало что понимаю в высоких материях, но, когда дело касается девичьих прелестей, признательнее меня читателя не найти.

— Что же именно тебя так тронуло? — искренне заинтересовалась Кендалл.

— Не помню дословно, но смысл пассажа был в том, что:

Стройная нога высохнет, прямая спина сгорбится, черная борода поседеет, кудрявая голова облысеет, красивое тело покроется морщинами, блестящие глаза потускнеют; но верное сердце, Кэт, оно — как солнце и луна; нет, скорее солнце, чем луна; оно всегда светит одинаково и не меняется, — оно твердо держит свой путь[1].

— Сцена предложения из «Генриха V», — бойко, как на экзамене, ответила Кендалл. — По-твоему, речь в монологе короля Генриха шла о девичьих прелестях? — шутливо усомнилась она.

— Читая, я только о них и думал, — признался Хадсон.

— Своеобразный подход к классической литературе, — весело заметила рыжая и звучно бултыхнула стопой по воде.

Со стороны соснового бора повеяло прохладным ветерком, принесшим бодрящий смолянистый аромат.

— И чем же тебе понравился именно этот фрагмент, Хадсон? Заставил задуматься о том, что лучшие дни проходят и оставляют только воспоминания и сожаления о несвершившемся? О том, что лик уже не так прекрасен, как в юности, и силы не те, о том, что путь земной не принес ничего, кроме разочарования? — намеренно патетически спросила его Кендалл.

— А ты думаешь, что лик мой все еще прекрасен? — кокетливо спросил Хадсон, подойдя поближе к мостку, на котором сидела его гостья.

Губы Кендалл растянулись в улыбке.

— Мы говорим о творении великого Шекспира и о его влиянии на умы читающей публики, а не о твоем великолепии, Хадсон Беннингтон Третий. Но уверена, у тебя огромное и чистое сердце. Хотя голова, как мне показалось, в смятении.

— Так и есть, — охотно согласился Хадсон. — Голова, как и сердце, не стану исключать и прочие органы. Я весь в смятении. Но сильнее всего меня повергает в отчаяние холодность одной особы, — шутливо добавил он, ступив на деревянный мосток.

— Отчаяние — весьма нежелательное и опасное чувство, — с приветливой улыбкой заметила Кендалл, — однако для чувствительной натуры не редкое. Я думаю, хотя бы раз в жизни его необходимо пережить каждому. Без этого счастье или простое благополучие могут оказаться не оцененными в полной мере, — сказала она, откинув с лица блестящие локоны.

Кендалл Йорк выглядела обворожительно. И была естественна и безмятежна, как никогда. Это обнадежило Хадсона, но и озадачило. Любая дерзость с его стороны могла стать роковой, равно как и бездействие.

Он рассудил, что Кендалл вряд ли доверяет ему безоговорочно. По сути, она ничего не знает о нем, кроме того, что он проводил школьные каникулы в усадьбе «Клодель», обожал свою тетушку Фэй и рано потерял родителей.

Эта молодая женщина пережила столько испытаний за свои двадцать три года, что никто, даже она сама, не знает, насколько она готова к переменам в судьбе.

— Сегодня я впервые за несколько дней воспользовался своей фотокамерой, — доверительно сообщил ей Хадсон Беннингтон.

— Ты имеешь в виду Мирабеллу? — шутливо уточнила Кендалл.

— Кого же еще? Я ей ни с какой другой фотокамерой не изменяю, — расставил все точки над «i» Хадсон.

— А как давно ты не фотографировал? — серьезным тоном спросила его Кендалл.

— С Колумбии, — ответил он.

— Действительно, давно, — задумчиво кивнула она.

— Я взял ее, прогулялся по саду, прошелся вдоль пруда… Но ничего достойного внимания не приметил, пока не увидел тебя, с ножками, опущенными в воду. Ты выглядела так, словно твоя душа отлетела от тела и где-то бродит. Ты была такой спокойной, такой просветленной, пока не появился я. О чем ты думала, Кендалл?

— Ты присочиняешь, Хадсон. Я действительно чувствую себя очень спокойно и хорошо. Но моя душа никуда не отлетала, уж поверь мне. Я за ней пристально слежу. Просто сегодня я немного рассеянна. Я позволила себе помечтать несколько минут.

— Позволь не согласиться. На мечтательницу ты не походила. Как раз наоборот. Не хочешь признаться, о чем размышляла?

— Ты видел шрамы на моих ногах? — сухо спросила его Кендалл, отвернувшись.

— Тебе нечего стыдиться, — вкрадчиво заверил ее мужчина.

— Они уродливы. И мне неуютно знать, что кто-то разглядывает их.

— Поэтому ты не ходишь в общественный бассейн?

— Поэтому ты приходишь сюда и говоришь словами Шекспира о душевной красоте в противовес физической? — стараясь сдержать слезы, резко проговорила Кендалл Йорк, порываясь встать и уйти.

— Ты знаешь, что ты красива, Кендалл! — уверенно воскликнул Хадсон, удерживая ее от бегства. — Ты красива и телом, и душой. И это заставляет меня желать тебя. Я мечтаю к тебе прикоснуться. И меньше всего я бы хотел, чтобы, будучи со мной, ты вспоминала о своих шрамах.

Кендалл недоверчиво посмотрела на него, но остановилась.

— Да, милая, это правда. Но если тебе нужно время, я не стану тебя торопить. Надеюсь, ты справишься с собой, как я справился с нежеланием вновь брать в руки камеру.

— Разве можно сравнивать столь разные вещи?

Кендалл разочарованно покачала головой и пустилась бежать. Она нырнула в лес и почти сразу исчезла из виду, пока Хадсон раздумывал над своими словами, ища в них повод для ее внезапного побега. Должно быть, его слова она поняла лишь как его готовность вернуться в профессию с творческими командировками по всему свету.