Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Батюшка в смятении таращился на Лизавету, однако быстро взял себя в руки.
— Здравствуйте, — мягко сказал он, — прошу вас, говорите тише! В храме не следует кричать, Господь и так вас услышит. Чем могу быть полезен?
Поскольку Лизка тихо говорить вовсе не умеет, она перешла на свистящий шепот, который эхом отдавался в самых отдаленных углах церкви, и доверительно сообщила:
— Нам бы за упокой, батюшка!
— Отпевание? — уточнил священник.
— Не-е, уже отпели… Свечку бы поставить, да в молитвах заупокойных упомянуть.
— Хорошо. Купите свечи в лавке и там же оставьте записку с именем усопшего, — с этими словами батюшка небрежно перекрестил нас, после чего покинул, оставив Лизку в замешательстве. Она энергично скребла затылок, глядя вслед батюшке вопросительно-круглыми очами.
— Витка, ты знаешь, кому за упокой свечки ставить? — наконец молвила подруга.
— Вообще-то, нет. Но мне соседка — набожная старушка — говорила, дескать, когда не знаешь, кому ставить свечку, нужно ставить Всем Святым, они там сами сообразят.
Так и поступили. А вот с записочкой заминка вышла: имен то парней мы не знаем! Писать клички? Но опять же, кто погиб в пещере — Бодун и Касыч? Напишешь, к примеру, за упокой Бодуна, а он возьмет и живым окажется! И наоборот. И третий тип, что в дурке, неизвестно кто.
Судили, рядили так и сяк, и в конце концов решили: записок никаких не оставлять, а чтоб не ошибиться, кто жив, а кто помер, поставили свечки еще и за здравие погибших. Звучит, конечно, нелепо, а может, даже и страшновато, но иного выхода мы не нашли.
Церковный дворик Лизавета покидала с таким же шиком, как и входила в него. Чудесно исцелившийся слепой бомж, не таясь, таращился на подружкины прелести и счастливо улыбался.
— Смотри, Виталия, какой жизнерадостный человек, даже несмотря на тяжелую жизненную ситуацию и суровый недуг, бери пример! — Лизка остановилась возле «слепого» и уже извлекла из кошелька десятирублевую купюру, как вдруг слепой заговорил:
— Я не жизнерадостный, просто у меня уже истерика! Девушка, можно за вас подержаться? Я хорошо заплачу!
От взрыва моего хохота с окрестных деревьев испуганно сорвалась стайка ворон и с негодующим карканьем унеслась прочь. Смех душил, мешая нормально дышать. Я в изнеможении опустилась прямо на горячий асфальт и продолжала хохотать уже сидя. По щекам побежали слезы, но и они не помешали мне увидеть, как Лизавета от души врезала нахальному бомжу по физиономии. Увесистый кулак подруги угодил ему аккурат в переносицу. После такого удара «фонари» обычно появляются очень быстро и сразу под обоими глазами. Однако даже этот чрезвычайно весомый аргумент, выдвинутый Лизкой, настырного бомжа не впечатлил.
— Ну, хоть потрогать! — не унимался он, размазывая по лицу грязным рукавом побежавшую из носа кровь.
Я уже стала понемногу приходить в себя, но после этих слов снова свалилась с приступом гомерического хохота. Лизка рывком поставила меня на ноги и потащила прочь от «слепого». Усаживаясь в «жигуль», она грозно прошипела:
— Ни слова!
— Так ведь я и так молчу, — смех все еще душил меня, но я мужественно с ним боролась. Без особого, впрочем, успеха. — Только не понимаю, чего ты сердишься? Тебе гордиться собой надо: не каждому дан дар исцеления больных одними только формами. А что было бы, если б он к тебе прикоснулся? Страшно подумать!
— Витка! — сатанея, завопила подруга.
— Все, все, все, молчу, — я прикусила губу, чтобы снова не рассмеяться, и завела машину.
Всю дорогу до антикварного магазина Лизавета сердито хмурила брови, а порой даже ругалась. Успокоилась она только войдя в магазин.
Бывать в заведениях подобного рода до сегодняшнего дня мне не доводилось, потому как коллекционером старинных безделушек не являюсь, да и цены на эту старину, судя по информации в СМИ, такие, что моей жизни не хватило бы, чтобы заработать на какую-нибудь невзрачную вещицу.
Хоть я и догадывалась, какие здесь цены, все равно безмерно удивилась, когда увидела четырех-, пяти-, а то и шестизначные числа.
— Неужели есть такие дураки, которые здесь что-то покупают? — прошептала я в самое ухо Лизавете. Говорить громко я побоялась — кто ж в музеях говорит во весь голос?
— А то! Полно таких! — воскликнула подруга.
На звук откуда-то появился солидный дядька лет пятидесяти в безупречно сшитом костюме-тройке. Даже мне, человеку неискушенному, было понятно — костюмчик этот стоит ох как недешево.
— Добрый день! Ицхак Соломонович Зильберштейн, — представился дядечка и сложил мясистые губы в приветливую улыбку. — Чем могу быть полезен столь очаровательным гостьям?
Хоть Ицхак Соломонович и улыбался, но глаза его оставались серьезными и цепко ощупывали нас с Лизаветой. Очень скоро антиквар сосредоточил свое внимание исключительно на подруге, посчитав, вероятно, мою персону незначительной и не вызывающей интереса.
— Елизавета Петровна, — несколько жеманно произнесла Лизка, протягивая Ицхаку руку. Тот с достоинством прикоснулся к ней губами и не преминул заметить:
— Императрица!
Я громко фыркнула, тут же смутилась и принялась внимательно изучать узорчатый паркет под ногами. Тоже, наверное, старинный.
— Господин Зильберштейн, — к моему удивлению, трудную фамилию антиквара Лизка выговорила с первой попытки, — мы бы хотели получить консультацию специалиста по поводу одной вещицы…
— С удовольствием вас проконсультирую, Елизавета Петровна. Что за вещица?
— Нэцке.
— Нэцке? Любопытно! И что, она, по-вашему, представляет какую-то ценность? — в глазах антиквара мелькнул алчный огонек.
— Несомненно! — Я бы на месте Лизаветы не была столь категорична, потому как лично у меня ценность статуэтки вызывала определенные сомнения, но, как говорится, «жираф большой, ему видней».
— Что ж… Прошу! — Ицхак Соломонович сделал приглашающий жест рукой.
За витриной с посудой обнаружилась небольшая дверь, которую не сразу и заметишь. Антиквар открыл ее, и мы очутились в просторном кабинете, обставленном с капиталистической роскошью. Хозяин кабинета уселся в кресло, обитое пурпурным бархатом с золочеными вензелями дома Романовых. Нам были предложены не такие роскошные сидячие места — всего лишь полукресла красного дерева с гнутыми резными ножками и ситцевой обивкой в веселеньких цветочках.
— Итак? — Соломоныч сложил пальцы рук домиком и устремил заинтересованный взгляд на Лизавету. Меня он по-прежнему не замечал.
Не спеша, Лизка извлекла из сумочки найденную в кармане погибшего Рыжего нэцке. Я, затаив дыхание, наблюдала за выражением лица антиквара. Сперва оно выражало лишь вежливое любопытство, потом вдруг вытянулось и приобрело слегка офигевшее выражение: Ицхак смотрел на миниатюрного божка так, словно тот собрался его укусить.