с шестицилиндровым мотором на сто тридцать сил. А еще у меня была «положенная по должности» «Чайка», но она большей частью так и стояла в гараже Совмина: «Каму»-то под мои требования делали, и я на ней чувствовала себя вполне уверенно, а «Чайка» казалась мне все же слишком большой и неуклюжей. Что было неверно, но я очень давно уже привыкла к переднеприводным машинам — а теперь к такой привыкать нужно было уже третьей Сережиной сестре. Или даже пятой: еще две им достались после запуска в серию «Саврасок», на заводе почему-то «специально для меня» как раз две изготовили в варианте «салон», с обитыми сафьяном сидениями и с велюровой обивкой самого салона. То есть, на мой погляд, абсолютно непрактично, а вот в селах под Богородском и от них польза будет…

Впрочем, польза от «Саврасок» теперь много где возникнет: благодаря сотрудничеству с немцами завод очень быстро вышел на «максимальную производительность, дозволенную Председателем Госплана» в пятьдесят тысяч машин в год. И я убедилась, что товарищ Струмилин даже в этом оказался прав: в городе с населением в двадцать пять тысяч человек для увеличения объемов производства даже лишних грузчиков найти было уже невозможно, а уж про сборщиков на конвейер и говорить не приходилось. И это при том, что собственно в Ряжске только кузова делались, а все остальные комплектующие из других мест привозились!

Со Станиславом Густавовичем я про «Савраски» плотно поговорила, затем мы с ним вместе всякое посчитали, плюнули друг другу в морду и разошлись «каждый при своем единственно верном мнении». Я пошла думать, где бы еще один автосборочный завод для «Саврасок» построить, а он — какие еще модели легковых автомобилей могут быть востребованы в СССР.

Но уже к празднику восьмого марта ни ему, ни мне стало не до автомобилей…

Глава 6

Вовка заболел шестого марта, и уже вечером я с ним попала в больницу. А вышла с ним из больницы двадцать девятого. Вышла, больше похожая на зомби, чем на человека — и за прошедшее время я вдруг окончательно поняла, что семья — это самое дорогое, что я всех детей, мужа, остальных домочадцев очень люблю — и что они тоже меня любят. И делают все, чтобы у нас все было хорошо.

Домой-то я вернулась, но на бюллетене просидела еще два месяца, полностью выпав из «общественной жизни», а когда я в эту жизнь вернулась, то убедилась, что как начальник я специалист не просто хороший, а отличный. Потому что за время моего отсутствия на работе эта самая работа продолжалась как ни в чем не бывало, и все, что я когда-то намечала, было уже сделано. А еще много было сделано такого, о чем я даже и не мечтала — но специалисты сами придумали и сами это сделали!

Далеко от Москвы, на горно-обогатительном комбинате возле станции Известковая, в мае заработала установка по «правильному» обогащению железной руды. Я вроде когда-то, причем вскользь, заметила на каком-то совещании, что сейчас руду обогащают неправильно — и ребята сами постарались ситуацию исправить. Очень простую ситуацию: при существующих способах обогащения, например, при магнитной сепарации, в отвал уходит порода, содержащая менее двадцати процентов собственно железной руды, а конкретно на Известковой туда шла порода, содержащая железа около семнадцати процентов. Немного, но если учесть, что исходная руда этого железа содержит чуть больше тридцати пяти процентов, то получается, что в отвал уходит половина добытого — а это выглядит уже не так весело. Ну и «металлурги» Комитета решили повеселиться, придумав установку, которая из породы железо вытаскивает практически полностью.

Там применялась не самая простая химия, нужно было и очень много серной кислоты, и соляной, и прочие химикаты нужно было чуть ли не эшелонами доставлять — а в результате из тонны «отвала» страна получала дополнительно чуть больше полутора центнеров чистого железа. Очень чистого, из которого можно было сварить самую хорошую сталь — вот только обходилось это чистое железо раз в тридцать дороже, чем при старом методе обогащения. Да и электричества для его получения нужно было вообще немеряно — однако парни, устроив по этому поводу совещание в Госплане, пришли к простому выводу: дело это нужно всемерно развивать, а чтобы придуманная ими установка смогла переработать весь получаемый на ГОКе «отвал», нужно срочно строить две больших ГЭС на Бурее и две на Зее. И несколько ГЭС поменьше на других речках, а так же неподалеку построить еще и ТЭС мощностью под гигаватт. И такое неожиданное заключение им получилось пробить лишь потому, что эти полтора центнера железа с тонны отвала тоже можно было считать «отвалом», отходом производства, ведь после всего химического колдунства с такой рудой в сухом остатке у них выходило с тонны еще чуть больше трех килограммов титана, килограмм марганца, грамм по двести ванадия, вольфрама и кобальта, стронция восемьсот граммов, циркония и иттрия грамм по двести пятьдесят, рубидия за сто, грамм по тридцать скандия и галлия — в общем, столько всего очень интересного, что овчинка точно стоила выделки.

А чтобы овчинку выделывать, требовалось очень много чего построить — и на строительство тоже очень многое нужное с установки в виде отхода выходило: очень чистый кварцевый песок, причем самый мелкий, идеальный для изготовления высокопрочных бетонов, а так как в процесс переработки включался еще и буроугольных шлак с ТЭС, то одновременно и не самый плохой цемент производился. Должен был производиться — пока там работала установка опытная, перерабатывающая тонн двадцать «отвала» в сутки. Но постановление о начале строительства всех нужных ГЭС и ТЭС парни пробили как раз восьмого марта, когда мне вообще ни до чего не было, и Станислав Густавович теперь наизнанку выворачивался, пытаясь изыскать средства на новое грандиозное строительство. И ведь изыскивал!

Впрочем, одна ГЭС на Зее уже строилась, но жалких тысячу триста мегаватт мощности сильно не хватило бы, так что энергетики быстро подняли из архивов еще с десяток практически готовых проектов. Оказывается, только на Зее с притоками было уже спроектировано десять станций, а на Бурее (тоже с притоками) — четыре, и каждая их них где-нибудь в европейской части страны считалась бы большой — ну а там большинство шло за «средненькие», меньше полугигаватта. Но даже на совсем небольшую станцию в сотню мегаватт столько всего требовалось сделать! Одного лишь цемента: на Зее, например, все плотины было решено строить целиком бетонные. Все действительно «небольшие», метров по десять-двенадцать, но, что