Британский министр вооружений Уинстон Черчилль, уведомленный премьер-министром Ллойдом Джорджем о бесчинствах антисемитов, предупреждал своих так называемых союзников, что продолжение резни обернется для них прекращением поставок оружия и потерей поддержки. Белогвардейцам не уступали в жестокости и украинские сепаратисты. Их борьба за независимость под предводительством Симона Петлюры стоила жизни десяткам тысяч евреев. Даже красноармейцы, вроде бы выступавшие в поддержку угнетенных нацменьшинств и осуждавшие жестокость белогвардейцев, организовали более сотни погромов. Несмотря на создание еврейской милиции и попытки совместной с Красной армией организации самообороны, на Украине, по приблизительным оценкам, в Гражданскую войну было убито от пятидесяти до ста тысяч евреев.

Подчеркнем еще раз: знак равенства между революцией и евреями ставили даже самые беспристрастные умы. В критическом, но честном рассказе В. Д. Набокова о Керенском и других деятелях Временного правительства снова и снова проскальзывают странные оценки и выражения. Он пишет о том, что после революции путь к воротам Думы преграждают «молодые люди еврейского типа», или ни с того ни с сего отмечает, что в Совете старшин Государственной думы было так много евреев, что его «можно было смело назвать синедрионом». Евреи отличаются скрытным или «лакейским» поведением – составляют документы за спиной у В. Д. Набокова или маскируют еврейское происхождение под нейтральными псевдонимами. В другом отступлении Набоков описывает «наглую еврейскую физиономию», принадлежащую «отвратительной фигуре» революционера-большевика.

Евреи входили в круг ближайших друзей В. Д. Набокова. Он, рискуя карьерой, выступал против официального антисемитизма и не боялся правдиво освещать дело Бейлиса. Но Россия настолько пропиталась антиеврейскими настроениями, что даже Владимир Дмитриевич не смог удержаться от навешивания гнусных ярлыков, наряду с большевиками обвиняя в революционной жестокости евреев.

Один из ближайших товарищей Набокова по Тенишевскому училищу – еврей Самуил Розов – позднее вспоминал, что в отношении его друга к вопросам крови и веры никогда не было предвзятости. Однако в 1919 году в дебатах о революции на всех уровнях возобладала тенденция противопоставлять евреев «настоящим» русским.

6

Пока на Украине бушевали погромы, в России укоренялся более практичный и современный вид расправы. Побывав в британском концлагере, Троцкий проникся «жгучей ненавистью к англичанам», что не помешало ему взять на вооружение их методы. На третьем месяце командования Красной армией Троцкий предложил сгонять военнопленных в концентрационные лагеря, а через несколько дней дополнил свой проект пунктом, согласно которому в подобные заведения следовало заключать и представителей буржуазии, используя их на «черных» работах: «чистить бараки, лагеря, улицы, рыть траншеи и т. д.». Примерно то же самое происходило в лагерях союзников, в том числе канадцев. Троцкий не забыл, что в Амхерсте ему приходилось «подметать полы, чистить картошку, мыть посуду и убирать в общем туалете».

Ленин тоже быстро понял, что концентрационные лагеря можно с успехом использовать в качестве инструмента революции. В телеграмме, отправленной на место антибольшевистского восстания, он призвал к массовому террору против оппонентов и посоветовал запереть подозрительных субъектов «в концентрационный лагерь вне города».

После выхода России из войны многих военнопленных и «враждебных иностранцев» освободили. Концентрационные лагеря со своим коммунальным бытом, неофициальным статусом и опытом принудительного труда перешли в распоряжение ЧК – новой тайной полиции, одной из главных задач которой было сеять среди населения страх.

За зверскими методами дело не стало, но их оказалось недостаточно, чтобы подавить волнения. Осенью 1918 года с подачи Ленина поднялась первая волна красного террора. Повсеместно начались массовые казни и высылка в «особые лагеря».

В колониях имперских держав в лагерях по большей части держали представителей местного населения. Когда лагеря перекочевали в Европу, в них, за редким исключением, заключали иностранных граждан и военнопленных. Россия вписала в историю концлагерей новую главу – при власти большевиков основной контингент интернированных составили собственные граждане. Позднее в романе «Под знаком незаконнорожденных» Набоков сформулирует это так: «Хотя система удержания человека в заложниках так же стара, как самая старая из войн, в ней возникает свежая нота, когда тираническое государство ведет войну со своими подданными и может держать в заложниках любого из собственных граждан без ограничений со стороны закона».

В зрелом возрасте Набоков будет говорить об эре кровопролития и концентрационных лагерей, начавшейся после захвата власти большевиками. Вину за появление в России первых после революции лагерей он будет упорно возлагать на Ленина и в той или иной форме возвращаться к этой теме в своих произведениях на протяжении следующих пятидесяти лет.

7

В дни короткого затишья перед бурей Владимир Набоков гонялся по черноморским взгорьям за бабочками. Однажды, когда он выглядывал в кустах редкие экземпляры, перед ним возник вооруженный солдат. Он заподозрил, что бабочки – лишь предлог для совсем иной, куда менее невинной деятельности. Что, если парень подает сачком сигналы стоящим на рейде британским судам? Однако юный энтомолог – тощий, кожа да кости, – сумел спасти и себя, и сачок. Видимо, Набоков был достаточно убедителен: Бойд отмечает, что в конце концов солдат даже вернул ему пойманных бабочек.

В стихах Владимира, прежде посвященных исключительно делам сердечным, зазвучала тема истории, вершившейся у него на глазах. Набокова стали печатать местные газеты. Над страной сгущались тучи, но здесь, в солнечном Крыму, все еще сохранялась иллюзия, что от страшного грядущего можно спрятаться. Владимир ощущал свое духовное родство с Пушкиным, сто лет назад сосланным в те же места. В калейдоскопе романтических встреч и всевозможных развлечений он нашел время для сценического дебюта в маленьком, но пользовавшемся популярностью загородном театре. Он слал письма Люсе, не зная, что она уже уехала из Петрограда, а она писала ему, удивляясь, почему он не отвечает. Потом письма нашли адресатов, и Набоков задумался, не вступить ли в ряды Белой армии, чтобы вместе с ней добраться до украинского хутора, где теперь жила Люся.

Владимир Дмитриевич называл Крым медвежьим углом, но жилось там не так уж плохо. Осенью 1919 года семья переехала в Ливадию – бывшую царскую резиденцию, поближе к городу, чтобы младшие дети могли ходить в школу. Набоков получил возможность пользоваться библиотекой – и в доме, и в Ялте.

Немцы (позднее к ним присоединились войска союзников) удерживали Красную армию на подступах к полуострову, благодаря чему беспечная жизнь Владимира Набокова продлилась еще год. В ноябре 1918 года было сформировано Крымское краевое правительство, и отец Набокова вернулся в политику, заняв пост министра юстиции. Краевое правительство просуществовало всего несколько месяцев, после чего трения между союзниками, деморализация армии и нестабильность молодой демократии привели к повторению краха Временного правительства, только в уменьшенном масштабе. Девятнадцатилетнему Владимиру запомнилось, что отец называл себя министром «минимального правосудия». В самом деле, на юге, где краевое правительство действовало под защитой Добровольческой армии, вершить справедливый суд и привлекать к ответственности военных преступников было трудно, если вообще возможно. Кроме того, на В. Д. Набокова – члена правительства, руководимого «еврейскими и татарскими элементами», многие смотрели косо. Все его успехи свелись к некоторым преобразованиям в области местной судебной системы.