Правда, кельты со своими разносторонними талантами и навыками добились такого признания в ходе оживления вандальского художественного творчества и ремесла, так сказать, «посмертно». Но кельты воскресли в своем духовном, художественном наследии, оставленном ими самым одаренным и способным к обучению вандальским племенам, хотя самого кельтского народа в I в. по Р.Х. на территории позднейшей Силезии уже, видимо, не существовало. Сегодня этот процесс назвали бы интеграцией кельтов в вандальскую этнокультурную общность, а несколькими десятилетиями ранее – возможно, овандаливанием. Нечто подобное происходило тогда по всей Центральной и Восточной Европе, где народы находились в состоянии передвижения, и места их расселения не были еще четко обозначены и сплочены. Вандалы, осевшие вокруг горы Цобтен, были скорее исключением в этом мощном процессе вытеснения одних странствующих народностей другими, так что можно лишь удивляться их усидчивости, с учетом происходивших вокруг них этнических перемещений и связанных с этими перемещениями постоянных беспорядков. Создается впечатление, что некие таинственные чары, исходившие от горного кряжа Цобтена, держали силингов, асдингов и прочих, как их ни называй, в магическом плену, из-за чего народ вандалов лишь немного передвинул область своего расселения на юго-восток, так что «передовые» поселения вандалов достигли нынешней Галичины в Западной Украине. Сердцем же новой родины вандалов оставалась область силингов вокруг Святой горы – Собутки (говоря по-польски).

Именно в описываемое время (со времен осады Цезарем Алесии прошло примерно полтора столетия) вандалов впервые упомянул под их подлинным этнонимом античный полигистор Плиний. В своей «Естественной истории» он именует вандалов виндилами (лат. виндили), или вандилами (лат. вандили) относя к ним бургундов, варинов, каринов и, как это ни странно, готов. Чуть позднее вандалы упоминаются Тацитом в «Германии» под именем виндилиев (лат. виндилии) или вандилиев (лат. вандилии), уже окруженных аурой великого народа.

«Что касается германцев, – пишет Тацит в своем трактате, – то я склонен считать их исконными жителями этой страны (Германии. – Примеч. авт.), лишь в самой ничтожной мере смешавшимися с прибывшими к ним другими народами и теми переселенцами, которым они оказали гостеприимство. <…> В древних песнопениях – а германцам известен только один этот вид повествования о былом и только такие анналы (исторические хроники. – Примеч. авт.) – они славят порожденного землей бога Туистона (Твистона, Твисто. – Примеч. авт.). Его сын Манн – прародитель и праотец их народа; Манну они приписывают трех сыновей, по именам которых обитающие близ Океана прозываются ингевонами (ингвеонами. – Примеч. авт.), посередине – гермионами (ирминонами. – Примеч. авт.), все прочие (проживающие в землях, прилегающих к реке Рену-Рейну. – Примеч. авт.) – истевонами (иствеонами. – Примеч. авт.)…»

Наряду с этими тремя крупнейшими племенными группами германцев, представление о существовании которых, впервые сформулированное Тацитом, господствует в германистике на протяжении вот уже примерно двух тысячелетий, ученый римлянин упоминает на страницах своего фундаментального труда, однако, и другие выдающиеся племена германцев – марсов, гамбривиев, уже знакомых нам свебов и ВАНДИЛИЕВ (выделено нами. – Примеч. авт.), подчеркивая, что «эти имена подлинные и древние», а не искаженные странствующими торговцами или иными малосведущими информантами. Вне всякого сомнения, вандилиями Тацит называет вандалов. Однако это племенное название носит собирательный характер, ибо всякая миграция, совершаемая вандалами, приводила к изменению состава объединяемых под этим собирательным именем отдельных племен. Бассейн Виадра-Одера, его плодородные низменности и лесистые горы, богатые дичью, смолами, медом и древесиной, могли бы обеспечить вандальскому племенному союзу вполне удовлетворительные условия для безбедного существования, однако передвижения беспокойных народов-мигрантов вокруг них не прекращались. В отличие от обитавших в самом сердце вандальских земель, вокруг Цобтена, силингов, давно уже занимавшихся не только сельским хозяйством, но и разными ремеслами, другие, жившие по краям вандальского ареала, «на отшибе», племена были недовольны своим положением. Эти «непоседы» были в меньшинстве, но, в отличие от более усидчивого большинства, вандальских «сидней», «гнездюков», стремились к авантюрам, приключениям, охваченные охотой к перемене мест.

Почему это было так и могло ли быть иначе, до сих пор не совсем ясно. Даже самые тщательные исследования причин первой миграции вандалов со Скандинавского Севера на европейскую «большую землю» не представляются особенно весомыми для объяснения последующего ухода значительной части материковых вандалов из сегодняшней Силезии, хотя они прожили там не менее пяти веков и даже дали этой земле свое имя. Ибо, во-первых, ни один народ не станет жить полтысячелетия оседло в землях, ничем для него не привлекательных. Во-вторых, вандалы-«сидни», «гнездюки», оставшиеся вековать в родных, насиженных местах, судя по всему, всегда были более многочисленными, чем пассионарии, решавшиеся пуститься в новую «вооруженную миграцию». Теории, связывающие миграцию части племен исключительно с изменениями климата, оспариваются ныне многими авторами. Впрочем, даже такой признанный авторитет, как блаженной памяти Людвиг Шмидт, считал: когда современным историкам ничего не приходит в голову, они всегда ссылаются на ухудшение климата.

Думается, причины постоянно возобновляющегося процесса миграции вандальских племен, отделяющихся от становящейся, невзирая ни на какие неблагоприятные внешние обстоятельства, все более сплоченной, процветающей вандальской общности, следует искать за пределами Силезии. Археологические находки, датируемые периодом ранней Римской империи, доказывают, что вандалам, вероятно, так и не удалось сплотиться в бассейне Виадра в единое царство, ввиду отсутствия в их среде достаточно сильной личности, героя, мужа государственного ума, способного такое царство основать, подобного Ариовисту или Мар(о)боду у свебов и у маркоманов. Тем не менее сохранившиеся предметы материальной культуры, характеризующейся высоким уровнем развития ремесел и художеств, указывают на достижение тогдашним вандальским обществом уровня благосостояния, свидетельствующего о существовании у вандалов княжеских семейств и региональных квазигосударственных образований.

В описываемое время у других германских племен уже имелись выдающиеся вожди, «войсковые цари» межрегионального значения, под предводительством которых соплеменники надеялись обогатиться в походах за добычей (или «за зипунами», как сказали бы позднейшие казаки – возможные потомки готов). Пришедшие с сурового Севера, напоминающего, если глядеть на него с благодатного Юга, мрачный Нифльгейм, страну демонов тумана древнегерманской мифологии, мигрирующие племена были ослеплены далеким блеском все сильней манившей их великой античной империи, раскинувшейся на берегах теплого Средиземноморья. Их объединение, ради того чтобы единой могучей германской волной смыть этот блеск и эту империю, насколько мы можем сегодня судить (разумеется, ретроспективно), было бы вполне возможным делом. Правда, римлянам незадолго до Рождества Христова удалось под гениальным руководством полководца Друза – пасынка императора Октавиана Августа – добиться значительных военно-политических успехов на германской границе. Однако упомянутый нами выше сокрушительный разгром римских войск в Германии в 9 г. по Р.Х., победа нескольких объединившихся против общего врага племен германцев во главе с герцогом-военачальником херусков, двадцатишестилетним Арминием (возможно, прообразом вошедшего в германский эпос героя-змееборца Сигурда-Сейфрида-Зигфрида), над римлянами в Тевтобургском лесу наглядно продемонстрировали, что германцы, в