нём можно было принимать гостей без особого смущения. Но в остальных вопросах мы с этими ребятами не пересекались, хотя учились в параллельных группах. Эта ситуация меня напрягала ещё в первой жизни, и сейчас, раздобрев после обильной, но недостаточной еды, я решил, что пришла пора устроить небольшую революцию.

Я помнил, что Казах ещё осенью пытался наладить с нашими татарами тесные контакты как раз на предмет справедливой дележки продуктовых посылок, но не преуспел. Те почему-то не считали его за своего, хотя и он, и они были самыми натуральными тюрками. Возможно, тут сыграло то, что Казах не знал казахского языка. Дёма тоже разок пытался подкатить к соседям, но у него не было нужной мотивации, и он быстро оставил бесплодные попытки скорешиться. В своей первой жизни я трезво оценивал свои способности к дипломатии, поэтому даже не рыпался, но сейчас в моем арсенале имелось абсолютное оружие.

– Ставь воду, Жасым, – скомандовал я и решительно встал. – Сегодня татарская крепость падет перед натиском природных русов.

Казах странно посмотрел на меня, но никак не отреагировал на мою высокопарную речь. Он тоже поднялся и послушно подхватил кастрюльку, чтобы налить в неё воды. В тамбуре мы повернули в разные стороны – Жасым отправился в ванную, а я постучал в соседскую дверь. Она открылась мгновенно – словно меня ждали.

Там стоял Раф – так-то его звали Рафаэль, но про черепашек-ниндзя мы в те годы даже не слышали. Он был слегка рыжим, в трусах и с полотенцем на шее. Большим, махровым, розоватым и очень домашним полотенцем; общагскими вафельными недоразумениями они не пользовались. На своей кровати лежал Ильдар – более тощий и больше похожий на настоящего татарина, чем его товарищ.

– Раф, Ильдар, яхшы кен сезгэ, – моё приветствие их слегка удивило.

Я нахватался татарских слов много позже учебы в институте – вместе с узбекскими, таджикскими и турецкими. Более распространенные языки я тоже, конечно, усвоил, правда, лишь на бытовом уровне. Но старый я-студент кроме русского ничего не знал, для меня и английский был китайской грамотой, а татарский я слышал как бессмысленное бормотание, чем, собственно, вот эти ребята и пользовались. Я был почти уверен, что они так обсуждают сомнительные достоинства наших однокурсниц – хотя не исключал, что они просто тренируются, чтобы не забыть родную речь.

– Яхшы кен, – отозвался высокий Ильдар.

Он закрывал мне дорогу, но отступать не собирался. Смотрели они оба при этом очень подозрительно. И не без оснований.

– Такое дело, парни, – продолжил я. – Волею судеб я сегодня был занят спасением мира и не смог купить все необходимые съестные припасы. А то, что я купил, внезапно закончилось. Так что мы с Жасымом сидим голодные и скоро упадем в обморок, а ведь нам надо, как завещал великий Ленин, укырга, укырга и ещё раз укырга. Но я точно знаю, что на этой неделе тебе, Раф, прислали посылку с кучей вкусных эчпочмаков. И я думаю, что у тебя осталось несколько штук, которыми ты можешь поделиться с нуждающимися.

И ослепительно улыбнулся.

Раф и Ильдар всерьез задумались. С одной стороны, я подкатил к ним со всем уважением – даже произнес пару слов на их родном языке, хотя, наверное, с жутким акцентом. С другой – выполнение моей просьбы могло создать опасный прецедент и нарушить сложившийся статус кво, при котором у них всегда была дармовая еда, на которую больше никто не претендовал. С третьей – я не заикался о будущем, а просил помощи только сейчас.

– Якши, – кивнул Раф. – Два.

– Маловато для двух голодных мужчин, – улыбнулся я. – Четыре. С нас завтра триста грамм колбасы.

– Копченной?

Я кивнул. Всё равно завтра придется идти за продуктами и пополнять нашу кормовую базу. Купить батон «московской» было относительно несложно – она была дорогой, а потому иногда залеживалась на прилавке нашего продуктового. Правда, мои запасы дензнаков были не бесконечными, и это меня немного смущало. Но сейчас я был готов обещать всё, что они попросят – главное, чтобы они не поняли, что я нахожусь в безвыходном положении. Если они просекут, цена за четыре эчпочмака может оказаться неподъемной.

– Идет.

Раф отошел вглубь комнаты, повозился там и вернулся с обрывком газеты, на которой горкой лежали вкусные даже на вид треугольные пирожки. Я принял драгоценный груз, стараясь не выронить его из трясущихся от внезапно обретенного богатства рук. На куске газеты было видно название – «Социалистик Татарстан». Я вяло подумал о том, каким образом к ним попало это издание, если они оба вроде из Башкирии – но, в принципе, мне было плевать на миграцию татарской прессы.

– Рахмат, парни, – искренне поблагодарил я соседей. – Выручили, и очень сильно. Теперь студент не умрет голодным!

На последнюю фразу Ильдар даже хрюкнул, но собрался и ответил:

– Рэхим итегез.

Это выражение я тоже знал и слышал не раз. Поэтому просто склонил голову в знак признательности и вернулся в свою комнату, где вывалил приобретенное богатство под нос обалдевшего Жасыма.

– Ого, – восхищенно сказал он. – Как ты пробил их татарскую спесь, брат? Может, и у меня получится?

– Сомневаюсь, брат, – ехидно ответил я. – Это были недоступные для тебя способности – вежливость, вежливость и ещё раз вежливость. Ну и немного татарского языка.

– Так ты знаешь татарский?

Лицо Жасыма с выпученными глазами я видел впервые за обе свои жизни.

– Только пару слов, – прошептал я. – Но не говори об этом Рафу и Ильдару. Они, похоже, тоже решили, что я знаю их язык и теперь, надеюсь, будут меньше лопотать на нем при нас. А это уже победа. Так что там с чаем?

И я выразительно посмотрел на кастрюльку, в которой уже булькало. Жасым заодно помыл заварочный чайник и засыпал в него свежую заварку – что в обычных обстоятельствах было настоящим расточительством. Жизнь налаживалась.

– Спасибо, что не забыл обо мне, брат, – вдруг сказал Жасым.

– Да ладно, – отмахнулся я. – О тебе, пожалуй, забудешь.

Казах как-то неловко отвел взгляд – и я вдруг вспомнил, что он имел полное право сомневаться. Буквально месяца три назад я натуральным образом забыл о нём, причем примерно в тех же обстоятельствах. Пришёл, слопал всё, что было съедобного в холодильнике – и завалился дрыхнуть. Казах же лёг спать голодным. Он, кстати, не высказывал особых претензий – да и бессмысленно это было, – мы периодически начинали скидываться на хлеб и масло, но обычно держались буквально несколько дней. Нашу кладовку мы пополняли от случая к случаю – кому надоедала пустота в