Имеющиеся ограниченные сведения предполагают, что мормеры и тэны относились к местной родовой знати и, по крайней мере частично, соответствовали клановым вождям. Вопрос о шотландской клановой системе привлекает внимание исследователей уже давно, но, особенно для раннего периода, представляется весьма сложным из-за почти полного отсутствия или молчания источников. VI–XI вв. — это первый, дофеодальный период развития клановой системы, которая в своей зрелой форме будет рассмотрена в следующей главе.

К началу XII в. в Шотландии еще всецело господствовал родовой строй, основанный на скотоводческом хозяйстве и земледелии, с очень слабыми намеками на раннефеодальные отношения в виде складывавшегося на юго-востоке церковного и светского землевладения. Древнейшие (с 1094 г.) хартии королей Скоттов даже не вполне относятся к самой Шотландии, поскольку даны в пользу Даремского приорства в Нортамберленде. Очевидно, они так редки не столько из-за плохой сохранности, сколько из-за отсутствия общественно-экономических условий для их появления. Страна представляла собой сравнительно централизованное дофеодальное королевство с недостаточно сложившимися классами и системой вергельдов, знакомой по раннесредневековым «правдам» в других странах.

Шотландское общество отличалось гораздо большей архаичностью и замедленным развитием, чем английское или французское. Вместе с тем VI–XI вв. — во многом определяющий период его истории. При всех местных особенностях в целом сложилась социально-экономическая и культурно-этническая (на гэльской основе) близость населения, завершалось территориальное становление государства (исключая острова), укрепилась власть короны и церкви, зарождалось местное управление. Королевство Скоттов все увереннее выступало на европейской арене, расширяя связи с соседними Ирландией, Англией, Норвегией, а затем и с другими странами континента. Все эти факторы подготовили переход Шотландии к феодализму в течение XII-XIII вв.

На пороге XII столетия королевство Шотландия выросло почти до своих окончательных границ, и название Scotia, прежде применимое к древнему государству скоттов севернее залива Клайд, распространилось до реки Туид, где и сегодня проходит англо-шотландский рубеж. Необычайная пестрота природных условий и сложные взаимоотношения народов, населявших страну, привели к неравномерному развитию отдельных ее частей.

Местные различия держались стойко и преодолевались крайне медленно. Богатство разнородных традиций, слившихся воедино в шотландской истории, достойно удивления: фригольдер Лиульф, державший в конце XII в. надел от пограничного приорства Колдингем, имел пять сыновей, каждый из которых был крещен разным по происхождению именем: Коспатрик (бриттское), Гамель (скандинавское), Макбет (гэльское), Регинальд (англо-нормандское) и Эггард (англосаксонское). В то же время хартии короля Скоттов обращались ко всем его подданным: «французам, англичанам, шотландцам, валлийцам и гэллоуэйцам».

Общепринятое деление Шотландии на «горную» (Highlands) и «равнинную» (Lowlands), со скотоводческим гэльским и земледельческим англо-шотландским населением соответственно, выглядит слишком упрощенным. И дело не в том лишь, что среди Highlands встречаются равнины, а в Lowlands — возвышенности, и скотоводство там значило не меньше. Целые области на юго-западе (Гэллоуэй, Кэррик) имели ярко выраженный кельтский уклад, тогда как в районе Нагорья были благоприятные для пахоты земли с англоязычным населением (вдоль залива Морей Ферт). Поэтому вернее вести речь о гэльском западе и англо-шотландском востоке.

В самом деле к XIII–XIV вв. в Шотландии сложились две культурно-этнические общности, взаимодействие которых во многом определило судьбы страны. Вот как описывал их в XIV в. Джон Фордан — священник, чей приход лежал как раз на границе между ними, близ Эбердина: «Обычаи и нравы скоттов расходятся согласно разнице языка; ибо употребляются два языка, шотландский [гэльский] и тевтонский [Scots, диалект среднеанглийского]. На тевтонском наречии говорят те, кто живет по [восточному] берегу моря и в долинах, а народ с шотландским наречием обитает в горах и на дальних островах. Первые любят свой дом, образованны, достойны доверия, терпеливы и учтивы, опрятно одеты, приятны и миролюбивы, благочестивы в почитании Господа, хотя и всегда готовы противиться оскорблению. Островитяне же и горцы — дикий, необузданный народ, первобытный и гордый, предающийся разбою и вольной жизни; они умны и скоры в обучении, красивы обличьем, но неряшливы платьем, постоянно враждебны и жестоки к племени и речи англичан, и даже к своим соплеменникам, если их речь иная. И все же они верны королю и державе, и коль скоро ими хорошо правят, они покорны и готовы уважать законы».

Два начала, два образа шотландской истории, кельтский и «тевтонский», сопутствуя друг другу в течение всей средневековой эпохи, не совсем изгладились и сегодня. Оба они в равной мере значительны: первому Шотландское государство обязано своим возникновением и названием, второму — укреплением и дальнейшим развитием. Неслучайно столица переместилась из центра гэльской Шотландии — Данкелда и Скона в Эдинбург. Именно плодородный и многолюдный юго-восток давал наилучшие возможности для движения страны вперед. Кельтская Шотландия боролась с английской, и обе они изменялись под взаимным влиянием. Однако они никогда не были разделены резкой гранью: в среднешотландских графствах кельтские и некельтские черты переплетались. Напротив, экономическая общность и политическое единство Запада и Востока были залогом их сближения.

Существо процесса феодализации в Шотландии, как и в других европейских странах, заключается в росте крупного землевладения и превращении земельного фонда в феодальную собственность (лат. feodum, шотл. feu), что означало закрепленное хартией держание от какого-либо сеньора или непосредственно от короны за определенную службу или воздаяние. В то же время складывались два основных общественных класса — светских и духовных лордов и зависимых крестьян. В общих чертах шотландский феодализм сходен с теми отношениями, что сложились в других странах Западной Европы, и наиболее близок к англо-нормандскому варианту. Однако путь Шотландии к этим отношениям и их особенности после установления отмечены неповторимым своеобразием, которое обусловлено кельтскими традициями страны.

Если в саксонской Англии накануне нормандского завоевания 1066 г. раннефеодальные отношения уже проделали немалый путь, то на севере Британии они едва намечались. Но и Шотландия испытала своего рода «нормандское завоевание», только то был не насильственный и почти мгновенный переворот, а мирное проникновение и расселение, которое растянулось почти на два века. По своим последствиям оно вполне сравнимо с английскими событиями. Уже вскоре после битвы при Хэйстингсе к шотландскому двору стали прибывать знатные беженцы из англосаксов, но число их было невелико, и лишь немногие осели в Шотландии, получив землю от короны. Решающие перемены наступили несколько десятилетий спустя, когда в страну хлынул поток англо-нормандских переселенцев.