Я положил на стол включенный диктофон, чем вызвал недовольный взгляд мента. Но возражать он не стал.

Пока я рассматривал Саньку, Лоскутков начал заполнять вводные данные протокола. Она отвечала коротко и устало, равнодушная ко всему, ее окружающему. Словно допрашивали ее уже неоднократно и по многу раз в течение недели.

– Я не совсем понимаю, зачем вам захотелось в зону? – сказал майор не менее устало, чем она. Было в этом высказывании и осуждение, и равнодушие одновременно. Почти будничный тон, который настраивает на неторопливый разговор по душам. Я почувствовал умение майора правильно подойти к допросу. Ловкач…

Большие глаза уставились на него:

– Я должна пригласить на допрос своего адвоката?

– У вас уже есть адвокат?

– Да, сегодня приходил. Мы два часа разговаривали.

Молодец Гоша Осоченко, подсуетился мигом. Как только успел этот адвокат все документы оформить? Ведь всего несколько часов прошло после нашего разговора.

– Вы можете этого потребовать, – сказал Лоскутков жестко. – Хотя я лично необходимости в этом не вижу. Но вопрос все же задам. Что вам посоветовал адвокат?

– Ничего. Расспросил обо всем в подробностях. Что спрашивать, если я ничего не помню… Сказал, что будет защищать меня на суде. Дал в каких-то бумагах расписаться. И все.

Этого уже я не понял…

Я достаточно четко проинструктировал Гошу относительно того, что должен объяснить адвокат Чанышевой. Каким образом и на что он должен ее настраивать. Или это?..

– Адвокат вам назначен или вы его наняли? – невинно поинтересовался я.

– Кто-то нанял. Я даже не знаю кто. Друзья Валентина, наверное…

– А вы не спросили?

– Спросила. Он сказал, что это неважно.

– Я сегодня разговаривал с Гошей Осоченко. Он обещал вам адвоката нанять.

– Гошка? А он здесь при чем?

По ее реплике не скажешь, что Санька относит моего заказчика к близким друзьям. Холодный и равнодушно-непонимающий голос. Думаю, его такой голос мог бы не только расстроить, но и попросту убить. Бедный Гоша – его личные дела, даже при условии удачного выполнения мною заказа, достаточно неважные…

– Простите, я не представился. Толстов Сергей Иванович. Частный сыщик из детективного агентства «Аргус». Меня нанял именно Осоченко, чтобы я доказал вашу невиновность следственными методами. Я посоветовал ему дополнительно нанять адвоката, чтобы тот действовал в паре со мной своими методами. Вместе нам бы это, думаю, удалось…

– Какая невиновность… – она вздохнула так громко, что этот вздох походил на одиночное рыдание. – Я – убила, я – призналась. Вот и все. О чем тут говорить? Так адвокат сейчас нужен или нет? Он говорил, что все допросы должны проходить в его присутствии.

– Только если вы требуете этого… – холодно сказал Лоскутков. – Мы можем отложить допрос. Вы посидите здесь пару часов, пока адвоката найдут, потом продолжим.

Психолог хренов… Майор отлично знает, как мучительно тянутся для допрашиваемого минуты, проведенные в его кабинете. Пару часов подождать… Это выше ее сил. Санька и без того измучена тяжелыми думами.

– Давайте без него, – не сказала, а выдохнула она.

Она устала. Это ясно видно. Но абстинентного синдрома нет, и этот вопрос застрял у меня в голове острым гвоздем-»двухсоткой». Какая же она после этого наркоманка? Или в камере ее уже чем-то «подлечили»? По нынешним временам это вполне реальный вариант. Сами контролеры снабжают арестованных, это – известный бизнес для прапорщиков.

– На предварительном допросе вы сказали, что не помните самого момента убийства…

– Не помню.

– А почему же вы так уверены, что убили?

– Потому что до этого думала об убийстве. Потому что хотела его убить.

– А чем были вызваны такие не женские желания?

– Надоело быть «дурой».

– То есть?

– Вот вам и «то есть»… – она разозлилась, вспоминая. – Надоело унижения от него терпеть, надоело, когда относятся, как к кошке… Я тоже – живой человек. А от него только и слышала: «Дура, не доросла еще…», «дура, тебя не спрашивают…» А я – не собственность его, я тоже жить хочу своей жизнью. Не так, чтобы ему спокойнее и уютнее было. А чтобы самой жить…

Интересно. А Гоша Осоченко рисовал мне совсем другую картину. Если я правильно понял, то она убитого, по словам Гоши, сильно любила. Или это только фраза в разговоре, своего рода повод, чтобы я сразу не отказался от безнадежного дела?

– Но само желание убить по закону ненаказуемо, – сказал Лоскутков. – А вы все же решили, что убили. Почему?

– Потому что в себя пришла с пистолетом в руке.

– А если этот пистолет вам кто-то в руку вложил?

– Кому это надо?

– Откуда у вас этот пистолет?

– Валентин у кого-то купил. Я не знаю, у кого. Меня уже спрашивали об этом на первом допросе.

– А при каких обстоятельствах вы его впервые увидели? Валентин сам показал?

– Да.

– И что он сказал при этом?

– Я спросила, зачем ему пистолет. Он ответил, как всегда, что это – не мое дело.

– Где пистолет хранился?

– В ящике письменного стола.

– Вы имели к нему свободный доступ?

– Конечно. Стол никогда не закрывался. От кого закрывать, если мы только вдвоем жили?

– Но часто брали в руки? Просто из женского любопытства. Рассматривали?

– Ни разу. Терпеть не могу оружия…

Мне внезапно пришла в голову мысль. Я коротко глянул на Лоскуткова, и он замер.

– Вы раньше когда-нибудь стреляли из пистолета?

– Нет.

– У меня к вам, Александра, просьба, – я достал свой пистолет и протянул ей. – Выстрелите, пожалуйста, вот в эту стену.

Лоскутков встал, но ничего не сказал, только замер в позе готовой к прыжку кошки. Я, честно говоря, тоже был готов к действию. Как-никак, а пистолет был с боевыми патронами.

Санька удивленно посмотрела на меня, потом на Лоскуткова и неуверенно взяла в руки оружие. А ладонь у нее – совсем детская.

– Стреляйте, – сказал я подбадривающе, а сам внимательно смотрел за ее тонкими пальцами.

Она подняла пистолет на уровень лица. Руку вложила в руку, как профессиональный американский киноактер – фильмов все насмотрелись. И, тужась, нажала на спусковой крючок.

Выстрела, естественно, не последовало. А она все тужилась и тужилась, все давила и давила…

– Спасибо, – сказал я, забирая пистолет. – Достаточно. Это и требовалось доказать. Скажите, Александра, вы знаете, что это такое? – показал я на предохранитель.