В полутьме Валя отчетливо видела его литой, гибкий торс, плечи, такие же смугло-бронзовые, как и лицо, плоско втянутый живот, крепкие, поджарые ягодицы.

— Тенгиз! — шепотом позвала Валя.

— Что, милая?

— Я хотела тебе сразу сказать, но не успела. Я… у меня… в общем… это в первый раз.

— Понимаю. Не волнуйся. — Он уже был рядом, лег бок о бок с ней, ласково поглаживая ее тело, покрывая его легкими, быстрыми поцелуями.

Валя вновь ощутила ноющую тяжесть в животе и поняла, что это желание. Оно было таким сильным и острым, что она невольно застонала и крепко прижала к себе Тенгиза. Он поцеловал ее в губы. Затем, приподнявшись над постелью, медленно развел в стороны Валины колени. Она опустила ресницы.

— Не бойся. Тебе не будет больно. Разве только чуть-чуть, капельку. Зато потом… — Тенгиз не договорил, вновь, с еще большей силой, притискиваясь, прижимаясь к Валиному телу, давя ей на грудь своей тяжестью. И она, повинуясь порыву первой своей страсти, покорно и доверчиво раскрылась ему навстречу, полная через край нежностью, любовью и смятением…

Боли она и правда не почувствовала, вернее, не успела ее испугаться — лишь коротко, приглушенно вскрикнула, встрепенулась в тесных объятиях Тенгиза. Он тотчас накрыл ее губы своими, ласково погладил по голове:

— Тихо, тихо. Все.

И Вале стало хорошо, легко. Ей показалось, что она вдруг, внезапно, обрела способность летать и парит высоко над землей, а вместо крыльев у нее — руки Тенгиза. Они держат ее крепко-крепко, не дают упасть, с ними надежно и вовсе не страшно ощущение высоты…

В эти мгновения Валя поняла Верку. Вот почему ей так нравилось быть с мужчинами — это, действительно, здорово, от этого натурально крышу сносит. Того и гляди, закричишь в голос от восторга. Они с Тенгизом теперь и дышали вместе, шумно, судорожно, часто: его вдох — одновременно и ее, ее выдох — одновременно и его — будто бы стали одним существом, слились воедино…

Потом они, так же одновременно стиснули друг друга до сладкой боли, проглотили последний, самый страстный стон и затихли в блаженном изнеможении…

— Вот теперь ты по-настоящему взрослая, Валя-Валентина, — тихо проговорил Тенгиз, поглаживая Валю по плечу.

Лица его она в темноте не видела, но слышала по голосу, что он улыбается.

— Ты меня любишь, Тенгизик?

— Люблю. Очень сильно люблю.

— Сильнее, чем всех других? — Валя уютно устроила голову у него на груди. Черные, курчавые волосы Тенгиза приятно щекотали ей щеку.

— Кто тебе сказал о других? — с лукавством произнес он.

— Да уж сказали. — Валя шутливо толкнула его кулачком в бок. — Запомни, я не такая, как они. Не вздумай меня разлюбить! Понял?

— А то что? Зарежешь от ревности? — засмеялся Тенгиз.

— Не зарежу, — дрогнувшим голосом проговорила Валя, — а только… только… никогда не прощу. Так вот и знай — никогда! — Она даже голову подняла, села на постели.

— Какая горячая! — Тенгиз ласково привлек ее к себе, силой заставил лечь обратно. — Зачем это я вдруг тебя разлюблю? Мне с тобой хорошо. Завтра ведь у тебя выходной, верно? Ну вот, мы можем весь день быть вместе. Я институт пропущу.

— А можно? — с опаской спросила Валя, снова зарываясь лицом в густую темную поросль на его груди.

— Нельзя. — Тенгиз хитро улыбнулся. — Но если очень хочется… — Он легонько пощекотал Валю за подбородок и горделиво произнес: — Отец такие бабки за меня платит, что переживут.

Валю неприятно резанули его слова. Надо же — отец платит! Тоже папенькин сынок нашелся, еще и хвастает этим. Молчал бы, стыда ради, а он болтает, будто другим и гордиться нечем. Однако она ничего не сказала, продолжая лежать рядом с Тенгизом, тесно приникнув к нему всем телом.

Он по-своему истолковал паузу в их разговоре: затормошил Валю, снова стал целовать. Миг — и в ней также зажглась ответная страсть.

«Да будь его отец хоть китайский император, — подумала она остатками гаснущего, задурманенного сознания, — какая мне разница. Люблю его, и точка».

— Так я и знала. — Евгения Гавриловна уперла руки в боки и стояла перед Валей на ковре, всей своей позой выражая высшую степень неодобрения. — Так и знала. Двух месяцев не прошло, а она уже шляться начала. Где была, я спрашиваю? Почему ночевать не явилась?

— Ведь сто раз уже вам сказала, к подруге ходила, — как заведенная бубнила Валя, сидя на диване и изо всех сил стараясь не клевать носом. Глаза у нее слипались, все тело ломило, будто она пробежала лыжную дистанцию. Хотелось одного — немедленно принять горизонтальное положение и спать. Спать до завтрашнего утра, до самого ухода на работу.

Но где там спать! Тетка, едва она переступила порог, накинулась, точно цербер: где, что да с кем? И никак не отвязаться от нее, не отцепиться ни за какие коврижки. И спрятаться негде, комната-то одна — разве что в туалете.

Так Валя и поступила — улучила секундочку, дождалась, пока Евгения Гавриловна наберет воздуху побольше в легкие, чтобы продолжить свою ругань, и слиняла восвояси. Захлопнула дверь туалета, задвижку заперла, опустила крышку унитаза и села, как в кресло. Села, глаза закрыла и задумалась.

Тетка уже ее в шлюхи записала. Может, и верно, она шлюха? Два дня Тенгиза знает, а согласилась с ним спать. Да еще и радости полные штаны с этого заимела. Интересно, что бы мама сказала, знай она всю ситуацию?

Хочется Вале усовеститься, хочется расстроиться — а не получается. На сердце — красота, ни малейшего раскаяния. Любит она Тенгиза, ну не убивать же ее за это! Всерьез любит, так, что даже представить жутко, что будет, если им придется расстаться. А тетка говорит «шлюха»! Тьфу! Да разве ж она, Валя, со всяким бы так стала? Ясно же, только с Тенгизом. С ним одним.

…В дверь забарабанили.

— Ну что ты там? Уснула? Вылезай! — крикнула Евгения Гавриловна. — Слышь, чего говорю, вылезай. Делай что хочешь, только потом не плачь. И помощи не жди. — Теткины тапочки шумно зашаркали по коридору.

— Еще чего удумала, плакать, — вполголоса зло проговорила Валя. — А помощь твоя мне и даром не нужна. Старая крыса!

Она на всякий случай, для видимости, спустила воду и вышла из туалета. Заглянула в комнату. Тетка сидела в кресле у окна и штопала чулок.

Валя молча расстелила раскладушку и улеглась, хотя было лишь восемь вечера. Весь день они с Тенгизом провели у него дома, так и не вылезая из постели. Завтра он обещал сводить ее в аквапарк, а послезавтра увезти с ночевкой на дачу к друзьям — там, дескать, и сауна и бассейн и шашлыки мировые можно заделать, не хуже, чем в баре подают.

С мечтами о послезавтрашнем дне Валя и уснула — не помешали ей ни включенный свет, ни ворчливое бормотание тетки, разговаривающей сама с собой, ни гортанные крики Петруши.