Она поднималась из глади лагуны, как Венера с картины Сандро Боттичелли. Бело-розовая, золотистая, Светлейшая, как зовут ее итальянцы. Венеция появлялась за кормой вапоретто, и туристам, видевшим ее впервые, казалось, будто это сон.

Так уж случилось, что и жили они в одном и том же отеле «Колорадо»: в этом итальянском курортном городке почему-то считалось особым шиком называть гостиницы на американский лад. С балконов их одноместных номеров можно было увидеть море и желтую полоску пляжа, от которого гостиницу отделяло не более двухсот метров.

Лиза и Алексей встретились в первое утро пребывания в Венеции, на вапоретто, плывшем через лагуну. Оба вспомнили, что учились в одном вузе, в Академии художеств. За те полчаса, что катерок шел от Лидо до Венеции, они рассказали друг другу о том, зачем каждый приехал в Венецию, и в целях их командировок, что было совсем не странно, нашлось много общего. Их оживленный разговор смолк, как только катерок стал подплывать к Венеции…

Стихия воды, плавно переходящая в стихию архитектуры, столь же плавно переходила в стихию воздуха. Ослепительная красота города, бирюза моря и небесная лазурь превращали путешественника в художника, даже если он никогда прежде не держал в руках кисти. Но поскольку оба – архитектор и искусствовед – умели рисовать и писать красками, они почувствовали прелесть Венеции как-то невероятно пронзительно.

Лизе красота бело-розового, жемчужного города напомнила картину Айвазовского, изображавшую венецианскую лагуну и просыпающийся город. Этот милый пейзаж находится в Государственном дворцово-парковом музее-заповеднике, в Петергофе.

Алексей вспоминал тончайшие ведуты – городские пейзажи, выполненные с архитектурной точностью, но вместе с тем и с живой долей романтизма. Венецианский пейзаж был соткан из едва уловимых для глаза нежных красочных переходов, перламутровых переливов, которые в этот ранний утренний час таились в ее легком мареве. Она не являлась резко и внятно. Венеция проступала сквозь водяную капельную завесу, словно красавица из-за занавески ванной. Вот сейчас отдернется занавесь и предстанет невыносимая прелесть наготы!

Они сошли на берег у церкви Антонио Вивальди. Как они прочли в путеводителе, церковь так называется потому, что здесь в начале восемнадцатого века дирижировал Антонио Вивальди. Известно, что Вивальди более тридцати лет преподавал музыку в сиротском доме для девочек Оспедале делла Пьета. Можно только представить себе, как звучали девичьи голоса в церкви, известной своей прекрасной акустикой. Как только они сошли с вапоретто, им вручили буклеты с приглашением послушать концерт музыки Вивальди. Они переглянулись с тайной надеждой попасть на музыкальный вечер и заодно полюбоваться потолочной фреской «Триумф Веры» работы Тьеполо.

Мужчина и женщина, случайно встретившиеся здесь, почему-то улыбались. Они были очарованы и счастливы без причины. Из-за города. Его невероятной красоты. От того, что они оба молоды, полны сил и желаний, и так хорошо очутиться вдвоем здесь… Поташев, чтоб снизить пафос момента, раскрыл путеводитель – «оранжевый гид» – и предложил:

– Давай сходим в Санта-Мария делла Салюте. Мне давно хотелось сделать наброски с нее, а ты сможешь посмотреть там Тициана.

Лиза приняла план своего спутника с удовольствием, поскольку и сама предполагала начать экскурсию именно с этой церкви. Еще в Киеве, готовясь к путешествию, она прочла об этой легендарной церкви так много интересного, что теперь жаждала встречи.

Силуэт Санта-Мария делла Салюте они видели еще с вапоретто – она находится в устье Большого канала.

Разрумянившаяся от волнения Елизавета взяла на себя роль гида. Она стала рассказывать своему спутнику о том, что церковь была построена в честь Богоматери, спасшей город от чумы. Ужасная эпидемия накрыла город черным саваном, и сенат пообещал построить церковь, если чума закончится. Через год чума отступила. И хотя она унесла в могилу треть населения Венеции, в этом же году началось строительство церкви Салюте: по-итальянски «salute» означает «спасение, избавление».

Раневская рассказывала, вдохновленная не только местом, но и его присутствием; он ведь не догадывался, что был ее первой любовью. Поташев слушал ее, и глаза его улыбались, настроение было восхитительное, а в душе звучала музыка. Не то чтобы он не знал тех вещей, о которых говорила девушка. На архитектурном отделении, где он учился, тоже изучали историю искусств, и об архитектуре Возрождения он слышал не впервые. Но она об этом рассказывала так точно, эмоционально, свежо… Его не покидало чувство восторга. Словно и город, и она в нем были чем-то потрясающим, чего никогда в его жизни не случалось. Впрочем, так оно и было.

Посетив церковь, они немного побродили по узким улочкам Венеции, удивляясь тому, что по ним мог пройти только один человек, а если кто-то шел навстречу, то нужно было, как в театре, становится вдоль уличной стены, пропуская прохожего. Набрели на галерею зеркал и украшений с острова Мурано. Лиза впервые в жизни не могла насмотреться в эти волшебные зеркала. Может, потому, что они были особенные, венецианские! Дома она не очень-то замечала себя в зеркалах. Но тут… тут было совсем другое дело. Здесь на нее глядела новая, незнакомая Лизавета, красивая и притягательная, стройная и легкая. Она сама себе напомнила самую легкую лодку в мире – гондолу.

Леша тоже любил зеркала. Ему, как архитектору, была хорошо известна способность зеркал расширять или удлинять пространство.

– Ты хочешь зеркало? – спросил Алексей и стал выяснять у хозяина галереи, сколько оно стоит.

– Нет, нет, что ты! – смутилась Лиза. Ей стало неудобно оттого, что она как будто напросилась на подарок, любуясь своим и его отражениями в зеркалах.

Алексей же упрямо спрашивал у продавца «How much does it cost?»[6]

Лиза от смущения вся прямо светилась розовым светом. Она завопила:

– Никаких хау мачей! Пошли отсюда!!! – и вытащила Алексея из зеркальной галереи, чем немало насмешила продавца-итальянца. Глядя на то, как он хохочет, парочка тоже рассмеялась и отправилась дальше, за новыми впечатлениями.

– Теперь, мы просто обязаны посетить Венецианскую биеннале![7]– сообщила искусствовед Раневская строгим тоном, так, словно кто-то с ней собирался спорить.

– Это угроза?! – весело спросил Поташев, чье настроение невозможно было ничем усерьезнить.

И они снова отправились на пристань, где удачно попали на вапоретто, который их отвез в район Кастелло: там располагались сады Джардини, в которых в нечетные года проходит знаменитая Венецианская биеннале. В садах Джардини стоял густой аромат цветущих олеандров и отцветающих магнолий, можжевельника и пиний, итальянских сосен, чья изысканная красота радовала глаз. Воздух был настольно напоен букетом чудесных запахов, что хотелось наливать его во флаконы и везти домой, как редкую достопримечательность. Здесь, под сенью пиний, расположилось множество павильонов, представляющих искусство разных стран. Был будний день, и посетителей собралось немного. Поэтому аллеи сада были полупусты, скамейки свободны, и, судя по всему, павильоны тоже ждали: ну когда же придут долгожданные ценители современного искусства!