– Леша! А давай еще побродим, – предложила его спутница.

Они оставили гостеприимную площадь и направились в сторону площади Сан-Марко. Уже наступал неспешный летний вечер. Голубей, неотъемлемой детали Сан-Марко, из-за падающих на город сумерек на площади уже не было. Но зато звучала музыка. Она лилась поочередно из двух кафе, находящихся напротив друг друга. Алексей с Елизаветой вскоре сообразили, что это своеобразное состязание музыкантов, и уселись на стульях одного из кафе, чтобы послушать этот импровизированный концерт. Им открылась совершенно иная красота легендарной Пьяццы. Ночью все было по-другому: подсветка, фонари, музыка и ощущение нереальности происходящего. Живые оркестры из кафе на площади старались вовсю. Вокруг собиралась любопытная публика вроде наших путешественников: люди смотрели, слушали и иногда даже подпевали и подтанцовывали. Музыка была знакомая, нетрудно угадывались фрагменты этого попурри из классики. И вдруг, среди этих классических звуков, они услышали что-то очень знакомое, но это была совсем не классика. Они не могли поверить своим ушам! А когда до них дошло, они стали хохотать, как ненормальные. Это была песенка Никулина из фильма «Бриллиантовая рука» про зайцев, со знаменитым припевом «А нам все равно!». Публика (было много русских туристов) смеялась, а оркестр продолжал наигрывать эту мелодию. Было невероятно забавно стоять на площади Сан-Марко поздно вечером и слушать мелодию из фильма «Бриллиантовая рука».

Вот на этой веселой ноте они завершили свой первый день в Венеции. Вернулись на пристань возле церкви Вивальди и, сев на вапоретто, отправились в Лидо ди Езоло.

На ресепшене у портье лежали ключи от их номеров, они их взяли и поднялись на третий этаж, где находились одноместные номера, куда они заселились вчера поздно вечером. Поташев прилетел в аэропорт Марко Поло. А Раневская приехала автобусом из Австрии.

Оказавшись на этаже, путешественники, не сговариваясь, направились к номеру Лизы. Она неспешно (мысленно удивляясь тому, что у нее дрожат руки, а ноги совсем ватные) открыла дверь, они вошли в комнату, женщина машинально повернула ключ в замке, но дальше все происходило так быстро, молниеносно, точно эта ночь была последней в их жизни.

Сумка, платье, босоножки летели в одну сторону, джинсы, футболка, теннисные туфли – в другую. Последние тряпочки, приметы цивилизации – белье – срывались с разгоряченных тел как ненавистное препятствие на пути к такому желанному, такому восхитительному нагому телу. Поцелуи были жаркими, объятья сплетались так крепко, что, казалось, ничто и никогда не разъединит их. Это первое слияние стало таким бурным, таким упоительным, точно оба они были изголодавшимися без телесной любви схимниками.

– Ты спишь? – спросил Алексей.

– Нет, я думаю. – Она повернулась на бок и поправила влажные темные волосы на его лбу.

– О чем? О чем ты думаешь? Мне все про тебя интересно!

– О своем возрасте, – вздохнула она.

– А что не так с возрастом? Ты боишься, что меня посадят за секс с малолеткой? – улыбнулся мужчина, проводя кончиком пальца по ее плечу, талии и бедру.

Она рассмеялась приятным грудным смехом.

– Мне щекотно. – И закутавшись в простыню, сообщила: – С точки зрения людей девятнадцатого века, я глубокая старушенция. Потому что мне – тридцать с хвостиком. Маме Джульетты было двадцать восемь лет. Марья Гавриловна из «Метели» Пушкина была уже немолода (по словам Пушкина!): «Ей шел двадцатый год». А знаешь, что писал Пушкин, когда ему было шестнадцать? «В комнату вошел старик лет тридцати»!!!

– Какой кошмар! Какой ужас! Ты старуха?

– Ты тоже хорош! Тебе скоро будет… Слушай. А сколько тебе лет?

– Мне-то? – Поташев сделал такое глупое лицо, что Лиза просто зашлась от смеха.

– Тебе-то, тебе-то!

– Ну-у… Мне-то тридцать семь годков.

– Так ты почти такой же старый, как интриган Ришелье!

– Это который в «Трех мушкетерах»? Весь в красненьком такой? И в шапочке красненькой?

– Ага. Красная шапочка! Старикашечка!

– Вот за это можно и… схлопотать! – Он закрыл ей рот поцелуем. – Будешь еще дразниться?

– Смотря что мне за это будет, – кокетливо состроила глазки Лизавета.

– Напрашиваешься?!

– Напрашиваюсь! – вздохнула возлюбленная и, сдернув с себя простыню, открыв наготу своего тела, спросила: – Чем я хуже Венеры Урбинской?

Новые объятья и новые поцелуи доказали, что Лиза Раневская нисколько не хуже всех Венер, вместе взятых…

Они уснули под утро. Прежде чем край моря зарделся, Алексей вспомнил слова, где-то прочитанные, которые ему понравились. Он прошептал их на ушко женщине:

– Бог, а секс без любви – это грех? Да что вы привязались к этому сексу! Без любви – все грех!

Следующий день был солнечным, чистые краски неба, моря и зеленых пиний сливались в гамму голубого, синего и темно-зеленого. Прозрачный ароматный воздух разносил запах цветущих олеандров. Завтрак на террасе отеля казался необыкновенно вкусным, хотя ничем не отличался от обычного континентального завтрака для путешественников. Но Лизе и Алексею в это утро все казалось особенным. Энергия любви наполняла их от макушки до кончиков пальцев. Они торопились на пристань, чтобы насладиться вторым днем в Венеции.

Вапоретто, как и накануне, привез их к церкви Вивальди, и они направились к площади Сан-Марко. Им хотелось посмотреть Дворец дожей.

Сейчас, при дневном свете, Палаццо Дукале, как называют его итальянцы, был еще более красив, чем вечером. Пока Алексей делал наброски дворца с разных ракурсов и крупных фрагментов капителей колонн, Елизавета, стоя за ним, наслаждалась уникальной архитектурой Палаццо.

– Что ты молчишь? – не отрываясь от эскизирования, спросил архитектор.

Раневская, обычно бравшая на себя роль гида, на этот раз стояла молча, завороженная тем, что видела. Поташев оторвался от рисунка и, взглянув на нее, спросил, цитируя Булгакова:

– Королева в восхищении?

– Не то слово, – ответила ему девушка и стала объяснять: – Знаешь, нам в Академии одна преподавательница говорила, что Палаццо Дукале – это дворец, перевернутый с ног на голову.

– Как это? – не понял ее спутник.

– Она объясняла это тем, что, дескать, стройные, ажурные колонны находятся внизу здания, а крепкая и монолитная стена его расположена в верхней части. Дескать, возникает ощущение, что слишком хрупкие колонны держат мощный верх, понимаешь?

– На самом деле нижний этаж здания опирается на вполне массивные колонны, разве ты не видишь? – Алексей указал карандашом на ряд колонн, которые он сейчас зарисовывал.

– Конечно же, я вижу! Но для того, чтобы в этом убедиться, нужно было приехать сюда и увидеть всю эту волшебную работу… Когда смотришь репродукции, фотографии, то этого не видишь и не понимаешь. Ты посмотри, как здесь переливаются друг в друга три стиля – готика, мавританский стиль и Ренессанс, а сквозная колоннада нижнего этажа поддерживает объем стены, и это создает ложное ощущение хрупкости и легкости.