А потом пришел день, когда я услышал за окном своей комнаты новый звук. Я с любопытством высунулся на улицу. Напрягая свое чудесное зрение, я обнаружил источник звука, находившийся среди ветвей боярышника. Некоторое время я смотрел и слушал. Затем обернулся к Бранвен, которая сидела на своем обычном месте – на полу у моего тюфяка – и растирала в ступке какие-то травы.

– Кукушка свила гнездо в кусте боярышника, – произнес я со смесью уверенности и печали в голосе; мой тон заставил Бранвен прервать работу. – Я каждый день наблюдал за ней, видел, как она сидит на яйцах. Она снесла только одно яйцо. Она охраняла его от врагов. И сегодня, наконец, птенец вылупился. Молодая птица, сидевшая в темноте, вышла на свет.

Бранвен, прежде чем ответить, пристально посмотрела мне в лицо.

– И, – дрожащим голосом заговорила она, – эта молодая птица уже может летать?

Я медленно покачал головой.

– Пока еще нет. Но очень скоро она должна научиться этому.

– А птенец не может… – У нее перехватило дыхание от волнения, и она на миг смолкла. – А он не может еще ненадолго остаться с матерью, еще хоть какое-то время делить с ней гнездо?

Я нахмурился.

– Все птицы должны вылетать из гнезда, когда у них вырастут перья.

– Но куда? Куда он отправится?

– В моем случае – искать себя самого. – Помолчав, я добавил: – А для этого он должен узнать о своем прошлом.

Бранвен схватилась за сердце.

– Нет. Даже не думай об этом. Ты погибнешь, если вернешься на… вернешься туда.

– Я погибну, если останусь здесь. – Я шагнул к ней. Хотя глаза мои были безжизненны, я впился в ей в лицо своим сверхъестественным взглядом. – Если ты не можешь или не желаешь сказать мне, откуда я пришел, я обязан выяснить это сам. Прошу, пойми меня! Я должен узнать свое настоящее имя. Я должен найти мать и отца. Я должен найти свой настоящий дом.

– Останься, – в отчаянии умоляла она. – Ты всего лишь двенадцатилетний мальчик! И к тому же почти слепой! Ты понятия не имеешь о том, какие опасности ждут тебя. Послушай меня, Эмрис. Если ты останешься со мной еще хотя бы несколько лет, ты станешь взрослым. Тогда ты сможешь выбирать себе дорогу в жизни. Сможешь стать бардом. Монахом. Кем захочешь.

Видя упрямое выражение моего лица, она попыталась подойти с другой стороны.

– Что бы ты ни собрался предпринять, давай не будем решать прямо сейчас. Давай я расскажу тебе какую-нибудь историю, что-нибудь такое, что помогло бы тебе разобраться в этом безумии. Как насчет твоего любимого сказания? О бродячем друиде, который спас святую Бригитту от рабства? – Не дожидаясь ответа, она начала: – Настал день в жизни юной Бригитты, когда она…

– Нет, – покачал я головой. – Я должен узнать свою собственную историю.

Бранвен с трудом поднялась на ноги.

– Я оставила там многое из того, что было дорого мне – тебе этого не понять. И знаешь, почему я бежала? Чтобы спасти свою жизнь – и твою. Разве тебе этого мало?

Я ничего не ответил.

– Неужели тебе обязательно это делать?

– Пойдем со мной.

Она прислонилась к стене, чтобы не упасть.

– Нет! Я не могу.

– Тогда расскажи мне, как туда добраться.

– Нет.

– Хотя бы с чего начать поиски?

– Нет.

Я ощутил внезапное желание проникнуть в ее мысли, словно в сердцевину цветка. Затем вспыхнуло пламя, опалило мой мозг. Я вспомнил о своем обете – и о своих страхах.

– Скажи мне только одно, – взмолился я. – Однажды ты обмолвилась, что знала моего деда. А отца моего ты знала?

Лицо ее исказилось.

– Да. Я знала его.

– А он был… э-э… он не был человеком? Он был… демоном?

Лицо Бранвен превратилось в неподвижную маску. После долгого молчания она заговорила странным голосом, словно обращалась к кому-то далекому.

– Я скажу тебе только одно. Если тебе суждено с ним когда-нибудь встретиться, помни: он не таков, каким кажется.

– Я это запомню. Но больше ты мне ничего не расскажешь?

Она сделала отрицательный жест.

– У меня есть отец! Я просто хочу увидеть его, познакомиться с ним.

– Лучше тебе этого не делать.

– Но почему?

Вместо ответа Бранвен снова печально покачала головой, затем отошла к низкому столику, на котором были разложены ее целебные травы. Она быстро выбрала какие-то листья, истолкла их в крупный порошок и насыпала в кожаный мешочек, перевязанный шнурком. Протягивая мне мешочек, она покорно произнесла:

– Надеюсь, это поможет тебе исцелиться от болезней и ран, возможно, даже смертельных.

Я хотел было ответить, но она снова заговорила.

– И еще прими вот это от женщины, которая так хотела, чтобы ты называл ее матушкой. – Она медленно сунула руку за ворот рубахи и вытащила свою подвеску.

Несмотря на слабое зрение, я заметил, как сверкнул зеленый камень.

– Но это твоя вещь!

– Тебе она понадобится больше, чем мне.

Она сняла с шеи кожаный шнурок и, прежде чем повесить драгоценный камень мне на шею, в последний раз сжала его в пальцах.

– Он называется… Галатор.

Когда я услышал это слово, у меня перехватило дыхание.

– Храни его, как зеницу ока, – продолжала Бранвен. – Сила его велика. Если он не сможет уберечь тебя, значит, тебя не спасет ничто и никто, кроме Бога.

– Ты берегла меня. Ты свила мне надежное гнездо.

– Возможно, когда-то это было и так. Но сейчас… – На глазах у нее выступили слезы. – Сейчас ты должен лететь дальше.

– Да. Сейчас я должен лететь дальше.

Она мягко прикоснулась к моей щеке.

Я повернулся и вышел из комнаты, и за мной следовало лишь эхо моих шагов.

Ступив за резные деревянные двери церкви Святого Петра, я очутился среди суеты и шума Каэр Мирддина. Мое слабое зрение не сразу освоилось с непрерывным движением. Колеса телег и копыта лошадей громыхали по мощеным улицам, во всех направлениях двигались ослы, свиньи, овцы и лохматые собаки. Торговцы во все горло расхваливали свои товары, нищие хватались за одежды прохожих, прося подаяния, зеваки собрались вокруг какого-то человека, жонглировавшего шарами, и люди самого различного облика и положения шагали мимо меня, нагруженные корзинами, узлами, свежими овощами, кипами тканей.

Я оглянулся на куст боярышника, верхушка которого виднелась над церковной стеной. Несмотря на всю боль и отчаяние, испытанные мною в этом месте, я знал, что мне будет не хватать монастырской тишины нашей комнаты, монотонного пения монахинь, голоса птицы, живущей среди листвы за окном. И еще я неожиданно сильно затосковал по Бранвен.