Роммель отлично понимал, как уязвимы его коммуникации – не только для бойцов Сопротивления, но прежде всего для ударов англо-американской авиации. «Когда они высадятся, у нас возникнут те же самые трудности со снабжением, что и в Северной Африке, – сказал он еще 15 мая генералу Байерляйну. – Они разрушат коммуникации, и мы не получим ничего из-за Рейна, как не получали ничего с того берега Средиземного моря».

В планы союзников, однако, не входила изоляция района сражений на линии Рейна – ВШ СЭС ставил своей целью отрезать Нормандию и Бретань, прервав железнодорожное сообщение и разрушив все мосты через Сену к востоку от будущих плацдармов и через Луару к югу. Но оказалось, что не так-то просто начать эту операцию, получившую кодовое наименование «Транспортировка»: мешали нервозность англичан и соперничество между генералами.

Настойчивее всех проталкивал этот план заместитель Эйзенхауэра Главный маршал авиации Теддер. В феврале командующий бомбардировочной авиацией маршал авиации[55]Гаррис и командующий американским 8-м авиасоединением генерал Спаатс были предупреждены о том, что подготовка к «Оверлорду» потребует отвлечения эскадрилий тяжелых бомбардировщиков, осуществлявших стратегические налеты на Германию. Гаррис настойчиво возражал: ему упорно казалось, будто бомбардировщики и сами вот-вот поставят Германию на колени, поэтому он хотел, чтобы его летчики продолжали разносить германские города в пыль. Допустимы лишь «минимальные отвлечения» от выполнения главной задачи – «уничтожения материальных ресурсов противника, которые позволили бы ему противостоять войскам вторжения», – писал Гаррис начальнику штаба Королевских ВВС Главному маршалу авиации сэру Чарлзу Порталу.

Больше всего Гаррис не любил, когда ему указывали, что бомбить, а что нет. Из-за погодных колебаний «руки у него должны быть полностью развязаны». Что касается налетов на Францию, он мог предложить только эскадрильи «Галифаксов» и «Стирлингов», которые по радиусу действия значительно уступали «Ланкастерам» и не могли проникать в глубь Германии. Большое нежелание отказываться от привычных целей проявил и Спаатс, который считал совершенно необходимым продолжать бомбардировки немецких нефтеочистительных заводов и авиазаводов, выпускавших истребители. На большом совещании 25 марта Эйзенхауэр отдал авиаторам категорический приказ, отметавший их возражения, но они, как и прежде, пытались делать все по-своему.

Спаатс указывал и на опасность гибели под бомбами большого числа мирных жителей-французов. Этот вопрос очень беспокоил Черчилля. Он даже написал письмо Рузвельту, настаивая на том, что «главной целью [союзной авиации] должны быть самолеты люфтваффе». Он опасался, что «гибель многих людей может вызвать широкое недовольство у мирных французов как раз накануне начала операции “Оверлорд”. Бомбежки могут серьезно настроить французов против приближающихся освободителей – англичан и американцев – и посеять семена ненависти в нашем будущем тылу». 11 мая Рузвельт в своем письме решительно отмел эти опасения Черчилля: «Сколь бы ни были печальны сопутствующие потери среди мирного населения, я не готов издалека налагать ограничения на любые действия, которые ответственные командиры считают необходимыми для успеха операции “Оверлорд” и для предотвращения излишних потерь в союзных войсках вторжения»[56].

Теддеру по-прежнему приходилось с трудом преодолевать упорное сопротивление Гарриса. Летчик-бомбардировщик Гаррис был на ножах с руководством Министерства авиации, не переставал ругать Ли-Мэллори, и даже Порталу – непосредственному начальнику Гарриса – становилось все труднее справляться с ним. «Королевские ВВС стали тогда домом, разделившимся в себе[57], – сказал позднее об этом один из американских старших штабных офицеров. – Трудно поверить, в какую клоаку превратилась авиация». Столкнувшись с противодействием и Гарриса, и Черчилля, Теддер пошел к Эйзенхауэру.

– Вы должны унять этих бомбардировщиков, – потребовал он, – или же мне придется подать в отставку.

Верховный командующий не стал терять времени. Он пригрозил доложить обо всем президенту, и Черчиллю с Гаррисом пришлось сдаться. По словам Портала, Черчилль просто не верил в то, что бомбежками можно изолировать районы боев на плацдармах.

Неудача не умерила опасений Черчилля в отношении французов. Он пытался установить предел потерь среди мирного населения: 10 000 человек, – после чего бомбежки следовало прекратить. Без конца спрашивал Теддера, не превышено ли это число, а генералам верховного штаба рекомендовал посоветоваться о выборе целей для бомбардировок с французами де Голля. «Только не это!» – ответили изумленные генералы.

Потери среди мирного населения действительно оказались очень высокими, как и потери в экипажах бомбардировщиков. Бомбардировки рассчитывались таким образом, чтобы нанести удары по целям в глубине и не позволить немцам определить точки десантирования. Однако заявления Гарриса о том, что его тяжелые бомбардировщики непригодны для нанесения ударов по тактическим целям типа мостов и железных дорог, оказались глубоко ошибочными. Страхи Роммеля стали сбываться еще до того, как развернулось полномасштабное вторжение.

Первый приказ Сопротивлению привести свои силы в состояние боевой готовности был передан французской службой «Би-би-си» 1 июня. Читая якобы «личные письма», адресованные родным, диктор подчеркивал каждое слово. Сообщение шло практически открытым текстом, нарушая все правила конспирации: «L’heure du combat viendra» («Близится час сражения»). Сигнал на случай отмены высадки союзников был замаскирован чуть больше: «Les enfants s’ennuient au jardin» («Детям стало скучно в саду»). В первых числах июня бойцы Сопротивления по всей Франции напряженно вслушивались в то, что сообщало им радио: приказы нужно было понять точно. Вслушивались и немцы – абвер и служба безопасности (СД). Остальные, не посвященные в тайны, слушали радио как завороженные. Один французский интеллектуал, живший близ Лизье, сказал, что радиоприемник «напоминает горделивого сфинкса, который изрекает загадочные слова, а от них зависит судьба Франции».

И вот рано вечером 5 июня «письма домой» привели в действие машину Сопротивления по всей Франции. Союзники сочли это необходимым, поскольку не могли рисковать и позволить противнику разгадать намеченные точки десантирования. В тот вечер бойцы Сопротивления в Нормандии услышали слова диктора: «Les dés sont sur le tapis» («Кости брошены»). Это был приказ для них – без промедления приступать к делу, резать телефонные провода и телеграфные линии связи. Затем последовала новая фраза: «Il fait chaud à Suez» («В Суэце жарко») – сигнал уничтожать все коммуникации противника.

С 23 часов 5 июня до полуночи по всей Южной и Центральной Англии в деревушках близ авиабаз стоял неумолчный гул моторов: самолеты сплошным потоком поднимались в воздух. Полуодетые жители выбегали в садики – посмотреть, как на фоне стремительно бегущих по небу туч проносятся армады самолетов, которым, казалось, нет ни конца ни краю, и каждый невольно думал: «Ну, вот и началось!» Это зрелище вселяло великие надежды, но и заставляло вспомнить, как всего четыре лета назад английские войска бежали из Дюнкерка. Кое-кто спешил в дом – преклонить колени и помолиться за тех, кто сейчас летел в бой.