— Ахмад Шах? — спросил он Арифа, хмуря брови и зло играя желваками на скулах. — Вот как раз для Ахмад Шаха мы и не будем стараться. Он хочет быть чистеньким, он книжки на привалах у костра читает, мечтает в Кабуле сесть в кресло одного из министров. Вот это все, что здесь произошло, сделано им. Так будут считать, потому что с ним американцы согласовывали сроки мятежа в Пишгоре. А когда он приедет сюда, то узнает, что мятеж начался раньше, потому что наш заговор могли разоблачить, и мы начали все сами. Некогда было согласовывать с ним.

— Ты хочешь, чтобы все считали, что за мятежом стоит Ахмад Шах?

— А он за ним и стоит, — усмехнулся Имануло и указал на пленных офицеров: — Этих расстрелять. Сколько ты согнал солдат из числа тех, кто оказывало сопротивление?

— Не знаю. Около двухсот человек.

— Через час отправляй всех под усиленным конвоем к кишлаку Дехмикини.

Ариф ушел выполнять приказание, а несколько душманов выстроились с автоматами наизготовку. Через несколько секунд Саид, лежавший на земле и понемногу приходивший в себя, услышал автоматные очереди, крики и проклятия. Душманы расстреливали по приказу Имануло пленных офицеров и офицеров ХАДа. А заодно и группу солдат, оставшихся верными данной присяге.

На улицу вылетел запыленный армейский «уазик» без тента. Имануло остановился, внимательно глядя на приближающуюся машину. «Уазик» замер в метре от него, скрипнув тормозами и поднимая клубы пыли. С переднего сиденья на дорогу соскочил Ашрафи, одетый, как и все моджахеды, в длинную рубаху и безрукавку.

— Ну? — Имануло с надеждой посмотрел на своего помощника.

— Они прорвались…

— Что?! Как они могли прорваться? С вами же были пакистанец и «Черные аисты»!

— Они знали о засаде или почувствовали, что она есть, — ответил Ашрафи и вытер локтем пот с лица. — Колонна не доехала до места засады и встала. Мы не рискнули стрелять из гранатометов, слишком большое расстояние. Пакистанец сказал, что лучше подождать, что шурави просто проверяются перед прохождением ущелья. А они не стали ждать и не повернули назад. Они сделали все не так, как планировал пакистанский майор.

— Что произошло? — хмуро спросил Имануло.

— Их бронетранспортеры открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов. Шурави как-то засекли позицию американца. Они убили его и двух моих помощников первыми же очередями. Они просто не пошли дальше, а стали обстреливать склоны. Мне удалось поджечь один бронетранспортер, но большего я сделать не смог. Подтянув вторую группу к ним с тыла, мы подбили второй БТР, а потом эти сумасшедшие во главе с русским советником пошли напролом. Никто этого не ожидал, я большую часть сил оставил у них в тылу, полагая, что они бросятся из ущелья назад. А они пошли вперед. И прорвались…

Саид пошевелился под завалом. Маленький острый камень впился в ребро, и эта боль привела его в чувство. В голове шумело, но он все равно отчетливо слышал, что говорили Имануло и тот человек, что приехал на машине. Значит… значит, Кравченко пробился в Руху. Да и он, Саид, сумел все же передать по рации сообщение о нападении. Помогут, обязательно придут и помогут. Азизов снова шевельнулся, почувствовал, что ноги и руки работают, только плечо сильно ломило. Он прикоснулся рукой к нему и в голос застонал от резкой боли. Под пальцами было мокро и липко. И чувствительно пахло кровь.

— Саид, ты как? — раздался рядом тихий взволнованный голос Рахимова.

— Живой? — простонал Азизов, чувствуя, как солдат пытается приподнять его. — Дурак! Зачем ты открыл ворота?!

— Ты раненый, да? Там… Понимаешь, они Сархата убили. Я испугался сильно. А знакомые афганцы кричали из-за ворот, что лучше сдаться, тогда никто не пострадает. Мы ни на чьей стороне не воюем, мы просто охрана советника. Они говорили, что нас не тронут.

— Два раза дурак, — процедил Саид, поднимаясь на ноги с помощью Рахимова. — Если они нас не хотели трогать, то зачем ворота было выбивать? Зачем они к нам вломились на бэтээре?

Рука выше локтя ныла и горячо пульсировала. Саид стоял, пошатываясь, и смотрел на тела убитых афганских офицеров. Вот тебе и крупный гарнизон, за час или два тут все разнесли и захватили. Наверное, действительно многие не сопротивлялись и добровольно сдались. «Вот и все, — сквозь боль думал он с ожесточением. — Сейчас и нас к стенке поставят». Страха не было, был только неприятный холодок внизу живота, но с этим можно было бороться. Мучила мысль о доме и родителях. Мама будет плакать. Она никогда не смирится с этим горем. А отец? Он будет гордиться. Сын сражался, не осрамил свою семью, свой род, своего отца-фронтовика.

Может быть, в молодом солдате появился бы и страх, но ранение, контузия, злость, которая захлестывала его из-за того, что он не смог победить, да и не мог победить в этом бою, преобладали над другими чувствами и ощущениями. Что-то перегорело у молодого человека внутри. Он смотрел на тела убитых афганских офицеров, на тела солдат. Перед глазами его стоял Сархат, падающий от автоматной очереди, разрывавшей его грудь.

— Если меня не убьют сейчас, — прошептал Саид Рахимову, — я вернусь и отомщу. Отомщу за все и за всех. И за себя, и за Таджибеева, и за наших афганских друзей. И за тебя, урода!

— А что я? — чуть ли не со слезами обиды в глазах воскликнул Шавкат. — Что бы изменилось, если бы я не открыл? Они и так бы их выломали и убили бы и меня, как Сархата.

— Замолчи! Ты вот этого гада запомни хорошенько! — кивнул Саид на Имануло. — Он тут главный, мятеж — его рук дело.

Откуда-то стали выводить пленных афганских солдат, строить в колонну. Кто-то был ранен, многие избиты. Подошедший душман взял Рахимова за плечо и оттолкнул в сторону, а Азизову стволом автомата указал, чтобы тот шел в колонну пленных.

— Это шурави? — громко спросил Имануло, повернувшись к русским солдатам, и с усмешкой осмотрел их афганское обмундирование.

— Да, вот этот нам открыл ворота и помог, а этот отстреливался. Собачий сын! Он убил и ранил двенадцать человек, прежде чем мы его взяли. Прикажешь его здесь казнить? Я хочу снять с него, с живого, кожу!

— Нет! Пока они нам нужны — трофей! Они нарядились в тряпки правительственной армии, тогда пусть и разделят их участь, — приказал Имануло. — Обоих в колонну пленных.

— А я… я же помогал вам? — запротестовал Рахимов, но его ударили прикладом в лицо, и солдат упал в пыль.

Саид быстро нагнулся и, превозмогая боль в раненом плече, стал поднимать трусливого земляка. Из разбитого носа по разбитым губам у Шавката текла кровь, он всхлипывал и тихо ругался. Саид уговаривал его замолчать и пока смириться. Главное, выжить сейчас, главное, чтобы прямо сейчас не поставили к стенке. А потом можно подумать и о побеге. Или даже о мятеже вместе с другими пленными. Ситуация покажет, как лучше действовать.

Колонна тронулась по дороге. Афганские солдаты уныло плелись рядом, никто на советских солдат не смотрел, чувствовалась общая атмосфера уныния и апатии.