Через несколько минут колонна снова стояла на дороге. С тоской глядели пленники на десяток трупов у воды, скорчившихся, распластавшихся на камнях. Снова крики охраны, и колонна двинулась, едва переставляя ноги. После выпитой ледяной воды у многих начались приступы голода на грани пароксизма. Пленники стали впадать в истерику, звать окружающих, таких же несчастных, и просить, умолять дать хоть кусочек хлеба. Кто-то пытался вымолить еду у охранников, но каждый, кто выходил из колонны хоть на шаг, попадал под автоматную очередь. И снова под пулями оказывались те, кто стоял рядом. И снова на дороге оставались трупы, через которые перешагивали еще живые, но едва переставлявшие ноги люди.

Азизов в какой-то момент осознал, что идет, опираясь на чье-то плечо. Рука онемела, он зубами распустил жгут на руке, который должен был остановить кровь, и прошептал:

— Ты кто?

— Да ты что? Не узнаешь? — Рахимов покрепче перехватил руку сослуживца, и они двинулись вперед, наваливаясь друг на друга.

Жара стала спадать, с гор потянуло прохладой, и у многих начался озноб. Охранники повернули колонну к отвесной скале, которая поднималась стеной на несколько десятков метров, и разрешили всем сесть. Люди просто попадали на камни, друг на друга и замирали, засыпая, а может, и теряя сознание. Многие шли на остатках человеческих сил, и остановка для них было спасением, иначе бы они начали умирать уже на ходу. Азизов тоже со стоном повалился, держась рукой за шею Рахимова.

Душманы поставили машины полукругом, нацелив фары на людей. Начало темнеть. Старший конвоир вышел вперед и громко выкрикнул:

— Всем отдыхать, ходячие трупы! Кто встанет на ноги, в того будем стрелять, кто попытается сбежать, того убьем, и еще десять человек вместе с ним. В наказание! Всем лежать молча!

Саид лежал, восстанавливая дыхание. Рука онемела, и он ее почти не чувствовал. Зато очень хорошо чувствовал запах костра, запах еды, который доносился до него. Душманы уселись ужинать.

— Дайте еды! — стонали в темноте пленники. — Хоть немного еды! Именем Аллаха заклинаем вас!

— Молчать, вы — презренные шакалы, предавшие Аллаха! — закричал главарь. — Еще один голос, и я убью раскрывшего свой поганый рот!

Голоса стали смолкать, превращаясь в глухое утробное ворчание. Прохлада принесла немного успокоения, но среди пленников все еще продолжалось ворчание, кто-то стонал от ран, кто-то от голода, кто-то от страха. Несколько солдат неподалеку от Азизова громко шептались. Сквозь дремоту он слышал слова «напасть», «неожиданно», «всем вместе». Саид приподнял голову. Солдат было четверо, он видел, как они озирались по сторонам, как искали под ногами острые камни. Что-то в их движениях было звериным, совсем не похожим на человеческое поведение.

— Не надо, — прошептал он и локтем стал толкать Рахимова. — Шавкат, проснись! Останови их! Сейчас бесполезно, никто их не поддержит.

— Чего? — Рахимов поднял голову. — Еда, кормить будут?

Он вытер лицо ладонью, посмотрел по сторонам, видимо, с трудом отходя от недавнего сна и возвращаясь к окружающей действительности. Потом с каким-то отчаянием простонал и снова уронил голову на руки. Азизов стал теребить его и начал отползать в сторону, ближе к каменной стене. Шавкат только дергал рукой и ногой, прося оставить его в покое. А потом случилось страшное.

Четверо пленных легли на землю и медленно поползли к крайнему костру. Кто-то сжимал в руке камень, кто-то острый сук дерева. Их заметили намного раньше, чем они успели напасть. С бугорка, на котором был установлен ручной пулемет, закричал охранник, показывая рукой на ползущих. Душманы схватили автоматы, загорланили, ощетинились оружием. Длинная пулеметная очередь ударила по земле, стегая по спинам отчаявшихся пленников, но один из них все же успел вскочить на ноги и замахнуться камнем. Мгновение — и пулеметная очередь настигла смельчака, отбросив назад с простреленной грудью.

Толпа пленников испуганно зашумела, зашевелилась. Многие не поняли, что вообще произошло.

Главарь вышел вперед с автоматом и с угрозой в голосе выкрикнул:

— Еще есть смелые? Вы, трупы! Есть среди вас еще такие, кто хочет умереть раньше времени? Шакалы! — И с этими словами дал очереди в темноту, прямо в кучу шевелящихся людей.

Послышались крики, пленники попадали, кто обливаясь кровью, кто закрывая голову руками. Почти все стали молиться и просить защиты Аллаха. А главарь отбросил автомат и подскочил к одному несчастному, который упал с простреленными ногами, выхватил нож и стал с проклятиями и возгласами ненависти вонзать нож в тело пленника. Раненый истошно кричал, пытаясь закрыться руками. Сил для сопротивления у него не было, и нож безостановочно вонзался в его тело и вонзался. Вскоре крики перешли в сиплый визг, а потом солдат обмяк и затих. Главарь поднялся на ноги, скаля рот в хищной ухмылке.

— Так будет с каждым, кто только подумает о побеге! — заявил он, потрясая окровавленным ножом в окровавленной по локоть руке.

Азизов почувствовал, что все его тело сжалось и превратилось в камень. Он дрожал и никак не мог расслабиться, руки и ноги как будто закостенели. Наконец дыхание стало выравниваться, постепенно мышцы обмякли, и он растянулся на земле. Сердце колотилось, отдаваясь болью в раненой руке.

— Шавкат, — позвал он. — Слышишь, Шавкат?

Но ему никто не ответил. В лагере стояла мертвая тишина, каждый уже боялся пошевельнуться, чтобы разъяренные охранники не начали стрелять. Саид приподнялся на здоровом локте и повернул голову назад. Сначала ему показалось, что Рахимов лежит и смотрит на него, только не отвечает. Но постепенно пришло понимание, что взгляд его товарища был мертвым. Он со стоном поднялся на четвереньки и приблизился к солдату. Голова Рахимова свесилась набок, а взгляд уставился куда-то мимо Азизова, мимо костров. Куда-то на север, в сторону родных гор.

— Как же… — прошептал Саид, опускаясь рядом с земляком на колени. — Как же я теперь? Сархата нет, теперь ты. Я не хотел тебе зла, поверь. И Лайло не хотел зла. Каким бы ты ни был, но с тобой я был не один, нас было двое. А теперь?

Он протянул дрожащую руку, прикоснулся к чуть теплому лбу товарища, а потом медленно провел по глазам, закрывая мертвые веки. И только теперь, когда закрыл глаза убитому земляку, на Саида навалилось тоскливое одиночество. Захотелось завыть, упасть на землю, вжаться в нее, обхватить руками плечи. В глазах предательски защипало. Зажав рану на плече рукой и до боли прикусив нижнюю губу, он поднял голову и, глядя на звездное небо, прошептал как молитву:

— Мама, папа, простите меня! Простите, что я попал в плен. Но я не погиб. Родные, я обещаю, что сделаю все, чтобы остаться в живых. Выжить и не стать трусом и предателем. Вам не будет за меня стыдно, потому что я мужчина, а в нашем роду все мужчины были солдатами, воинами, они были сильными. И я буду, как отец!

Этот шепот неожиданно принес в затуманенную голодом, усталостью и ранением голову спокойствие и холодную рассудительность. В глазах больше не пощипывало, слезы обиды и горечи, готовые вот-вот подступить к глазам, ушли. Остались холодная решимость и распирающее изнутри желание начать что-то делать.