— Зачем, ну зачем ты его вообще отпустила на эту гребаную рыбалку? — взорвалась я.

— А как я могла не пустить? Сама подумай… Ленчик и не спрашивал моего согласия. Вот и работу сменил втихаря, даже не посоветовавшись! Это уже… переходит все… границы, — проговорила матушка запинаясь.

У входной двери затренькал звонок. Наконец-то! Мы обе стремглав кинулись в прихожую, толкались у замка, борясь за право первой открыть его и впустить долгожданного папочку. Но за дверью стоял отнюдь не он. Явилась моя подруганка Оксанка Петренко.

Мама прислонилась к стене и едва не стекла вниз.

— Что с вами, Софья Николаевна?

— А?.. Ой, Оксаночка… голова… отчего-то закружилась.

— Кури больше, — буркнула я и посторонилась, освобождая проход. — Привет, Окса, заваливай!

— Ритка, ты не забыла? Мы же сегодня в фотостудию собирались на кастинг! Я специально купила новые сабо, гляди! — бойко затараторила Петренко и сунула мне под нос свою обувку. Зря старалась. Издалека видно: производство Россия — Италия, кондовый ширпотреб.

— Угу, прикольные. — Из великодушия я дала расплывчатую оценку и поплелась в кухню.

— Хотела еще сходить в парикмахерскую, но времени не хватило. Думаю, вдруг там очередь? Еще опоздаю… Сама завилась, нормально, да? — в том же суматошном темпе трещала Окса. Но внезапно приостановилась, будто говорильный моторчик дал сбой. — Нет, я вижу, у вас что-то произошло… Вы какие-то обе не того… не в себе… Кто это вас напугал, а?

— Мой отец пропал, — сухо сообщила я и отвернулась к окну.

— Кошмар, — поразилась она, приоткрыв рот. — Может, его похитили?..

— Все может быть, — сказала я. — Но кому это надо? Папа ведь не денежный мешок, не вице-президент Газпрома, чтобы его похищать…

Петренко — девчонка простая, как овощ, зато отзывчивая. Она и в прошлую пятницу не оставила меня в беде. Утешала, когда я застала Стасика, целующегося с какой-то шалавой… Подонок!.. Сам зазывал в этот долбаный «Рок-Сити», говорил, что у него выходной и он желает провести вечер, а также ночь со мной. Намекал на чувства: типа думает только обо мне, и вообще я — лучшая. Трепло кукурузное!.. Зачем врать?! Я-то поверила. Чуть наизнанку не вывернулась, придумывая, во что бы такое-этакое из ряда вон выходящее нарядиться, накрасилась, как обезьяна… А когда мы столкнулись нос к носу в клубе, диджей Ру сделал морду тяпкой вроде знать меня не знает. И нагло тискал эту незнакомую кобылу… Я с психу напилась коктейлей, ужралась в три сопли, по-русски говоря, и верная Окса волокла меня сначала до такси, потом по лестнице. Дома заставила промыть желудок, сунув три пальца в глотку… Тошно вспоминать… За вечер абсолютно бездарно просадила кучу бобов, выданных добрым папой, осталась без копья… Пес бы с ними, с бобами. И пес бы с ним, с этим сексуально озабоченным моральным уродом Рудницким. Но если с отцом что-то случится, я этого просто не переживу!

Заторможенная мама объяснила Оксанке, что глава нашего семейства в пятницу уехал на рыбалку и с тех пор от него ни слуху ни духу.

— Ой, сейчас столько людей тонет и в реках, и в Обском водохранилище, — простодушно ляпнула Петренко. — Вы в морг еще не обращались?

— Что ты, что ты! Это исключено, Ленчик умеет плавать, — испугалась мать.

— Знаете, Софья Николаевна, всяко бывает… Вдруг какой несчастный случай… вдруг он в больнице без сознания… Документы при нем были?

— Типун тебе на болтун, — пожелала я Петренко.

Но Окса притворилась глухой и не пожелала заткнуться: деловито прохаживалась по кухне от стола к окну и обратно — три шага вперед и столько же назад — и генерировала новые версии:

— Значит, так… В милицию обращаться рано — заявления принимают через трое суток после исчезновения человека. Хотя… сегодня вечером как раз сравняется трое суток с тех пор, как Леонид Михайлович уехал! Надо соврать, что он тогда и пропал!

— Пустое. Это все пустое, Оксаночка!.. Кого и когда находила милиция? — Мама массировала виски подушечками пальцев и морщилась, щуря припухшие веки.

— А я считаю, надо звонить и в милицию, и в больницы, и в морги!

Моя мать сжалась, прикрыла лицо руками и простонала с тоской:

— Если бы знать, с кем он уехал!..

— Странно, я-то думала, у вас образцовая семья, — опять не в кассу высказалась Петренко.

— Оставь свои мысли при себе! Они никого не колышут, — оборвала я ее.

Мелет что попало. Мать без того еле дышит… Я накапала ей настойки пустырника — других успокоительных средств не нашлось. Но она отказалась пить зеленовато-коричневое пойло, сказала, что оно понижает давление, которое у нее и так низкое. Пришлось выпить самой. Ни чуточки не полегчало!

Оксанка призналась, что не прочь покушать — ее постоянно снедает чувство голода.

— Там, в холодильнике… — слабо, как умирающий лебедь крылом, махнула рукой мама. — Возьми сама, пожалуйста.

Петренко заварила чай, сделала бутерброды с сыром и пожарила яичницу. Больше поживиться было нечем. Уплетая со скоростью звука, уточнила:

— Ритка, так мы пойдем показываться или упустим свой шанс?

— Сходите, девочки, развейтесь, — посоветовала мама.

У меня даже руки не поднимались причесываться и одеваться. Однако Окса, поторапливая, сама натянула на меня ту злополучную мини-юбку и малиновый топ, купленный мне папой накануне маминого юбилея, — куда бы я в них ни пошла, ничем добрым это не кончалось… Вот и в пятницу вырядилась в клуб, а Стаc целовался с другой… Я опустилась на постель, едва не расплакавшись.

— Ну вот. Чего ты замерла, Ритка? Глаза-то накрась! — пристала Окса.

Тушь на ресницы ложилась неровно, комочками, и склеивала их по пять штук в одну. Вымытые только вчера волосы смотрелись грязными, тусклыми и безжизненными. Я ни о чем не могла думать, кроме отца… и подлого Рудницкого… А Петренко все фиолетово!.. Она позвонила в агентство, вереща так звонко, что, наверное, в соседнем доме отдавалось:

— Здрасте! Позовите Элину Владиславовну! А, это вы, Элина Владиславовна? Здрасте еще раз! Звонит Оксана Петренко, подруга Маргариты Зарубиной. Помните, вы предлагали нам пройти фотопробы? Сказали, позвонить после двенадцати. Так вот, я звоню! Ну да, и Маргарита тоже собирается… Записываю адрес. Угу, спасибочки, через полчасика будем!

Фотосалон располагался на улице Советской, в нескольких кварталах от станции метро «Красный проспект». Я себе это заведение представляла несколько иначе. Вернее, совершенно иначе. Надеялась попасть в необъятный салон с окнами-витринами от потолка до пола, зеркалами, сияющим паркетом и крутейшей аппаратурой. Думала, вокруг нас будут суетиться стилисты, визажисты, одевальщицы — ведь именно так показывают в кино. Дудки! Как обычно, жестоко обломалась!.. Мы еле нашли вход в подвал пятиэтажки, поскольку над ним не имелось даже элементарной вывески. Спустились… Убогость крайняя — стены в облупившейся масляной краске, тусклый свет и сырость, отдающая смрадом канализации. Из мебели — только убитый канцелярский стол, такие же стулья и диван-кровать с обивкой, протертой до самого поролона. К мебели еще относилась больничная ширма, которую, похоже, сперли, — на простыне я заметила казенный штамп.