— Хочешь, я к тебе сиделку приставлю? — спросил Вадим на обратном пути.

— Зачем? Я сама…

— Я вижу, как ты сама! Тебя на один день нельзя без присмотра оставить, — притворно ворчал он, радуясь тому, что неукротимая строптивица оказалась всецело в его власти. — Вообще, перебирайся ко мне, дом пустует, даром только Шуре деньги плачу…

— Нет-нет, я лучше у себя, — испугалась Померанцева.

— Чем это тебя мой дом не устраивает, вредина?

— Вадик, у тебя замечательный дом, но он слишком большой, я сослепу там просто заблужусь!

Несмотря на сопротивление Сонечки, Паперный подослал к ней сиделку и отправил с водителем соки, фрукты, а также контейнеры с готовой ресторанной пищей, которую требовалось лишь разогреть. Звонил каждую свободную минуту и навещал по вечерам, чем повергал в благоговейный трепет Ритку и Стаса.

Окулист немного ошибся: глазки Сони Померанцевой стали как новенькие не через пять, а уже через три дня.

— Я прозрела!.. Вадик, ты — волшебник! Ты — гений! Ты меня спас! — ликовала она, и гладила Паперного по лацкану пиджака, и прятала лицо, смущаясь своих чувств.

— Услуга за услугу, — строго молвил он, чтобы не рассиропливаться. — Мне в компанию срочно нужен грамотный руководитель отдела маркетинга и рекламы. Пойдешь? Давай обсудим сумму оклада, пока я добрый.

— Ой, Вадимушка, голубчик, я так не могу, мне надо подумать…

— Ну думай.

— А куда торопиться?.. Жизнь-то длинная! — заверила его Сонечка. — Ты останешься с нами ужинать? Я картошки пожарю…

— Если картошки, тогда конечно, — засмеялся он, втискиваясь на кухонный табурет, укромно устроенный между столом и холодильником. И так и не решился сделать женщине второе предложение, вертевшееся на языке. Мысленно успокоил себя, повторив: жизнь — штука длинная…

Романы Ирины Ульяниной словно чашка горячего шоколада — бодрящие и пикантные. В них море обаяния, а пьянящая легкость замысловатого сюжета не отменяет изящного стиля.

Обстоятельства жизни не располагают к сентиментальности, но ее героини не теряют ни благородства, ни достоинства, ни женственности.