Я протянул ему кофе и пакет с кубинскими тостами (смазанный маслом кубинский хлеб, поджаренный на гриле), и мы оба приступили к еде. Линн поела по дороге, но я решил позавтракать вместе с Рамси.

— Мы не хотели тебя беспокоить, — наконец сказал я, чувствуя, как масло течет по подбородку, — но наш атташе в Германии прислал один вопрос.

Линн ничем не выдала себя, хотя знала, что я несу полнейшую чепуху.

Род оторвался от еды, жадно глотнул кофе с молоком и наконец сказал:

— Валяй.

— Он спрашивает, посещал ли Конрад Соединенные Штаты после выхода в отставку.

— Посещал. Тогда я еще жил в Бостоне, не в Тампе.

— Я думал, ты здесь прямо после армии поселился.

— Нет, я некоторое время жил в Бостоне, а потом мама сюда переехала.

— Понятно. — Интересно, почему это раньше не всплыло? — И что Конрад делал в Штатах?

— Навещал своих родственников в Огайо.

— А тебя навестил? Заехал в Бостон?

— Да, но это был просто визит вежливости.

— Визит вежливости?

— Он сам его так назвал. Точно помню, именно так он и выразился.

— И что же это был за визит?

— Да обычная встреча. Он рассказал мне, что творится в Германии и на базе. Потом уехал. У него была пересадка.

— То есть просто поболтали?

— Ага. Вспомнили старые времена.

Новый вопрос: знали ли в ВРО об этом визите? Если знали, собирались ли они нам о нем рассказать? Впрочем, пока они не рассказали нам вообще ни черта.

— И когда это было? — спросил я.

— Точно не скажу, но уж точно после того, как я провалил анализ мочи [тот же ироничный тон], и до того, как мама сюда переехала. Может, весной 86-го?

К тому времени Конрад уже несколько лет был на примете у ВРО. Какая прекрасная возможность арестовать его на американской территории, чтобы судить в американском суде! Вот черт…

— Он один приезжал?

— Кажется, да. По крайней мере, ко мне на встречу он пришел без семьи.

— А подарки привез какие-нибудь?

— Подарил мне маленький колокольчик — в Германии такие часто продаются в аэропортах и сувенирных лавках.

— Колокольчик? Странный выбор.

— Да нет. Из Франции привозят маленькие Эйфелевы башни. Из Германии — колокольчики. Ничего особенного.

Линн сказала что-то по-немецки, и я предположил, что это было нечто вроде: «Точно, у меня их целая полка». Я различил лишь три слова — da, mein и glocke — и решил, что последнее как-то связано с глокеншпилем из школьного оркестра. Впрочем, что бы Линн ни сказала, это помогло разрядить обстановку и поднять нам всем настроение.

— Вот видишь? — улыбнувшись, спросил Род. — Линн знает. Она мир повидала.

Судя по его тону, он полагал, что мои знания о мире ограничиваются центром Тампы.

— Ладно, ладно, сдаюсь, — сказал я, поднимая руки. — И куда ты дел этот колокольчик?

— Да он до сих пор у меня. Хотите взглянуть?

— Ага, — раньше меня ответила Линн.

— Сейчас принесу.

— У тебя ведь там пистолета не припрятано? — спросил я, понимая, что он мне ни за что в этом не признается.

— Не, — ответил Род. — Я свой «зиг-зауэр» в бардачке оставил.

Ха-ха.

Как бы то ни было, через тридцать секунд он вернулся с кривоватым маленьким колокольчиком из латуни, который Конрад, скорее всего, купил с приличной скидкой в магазине на базе.

— Просто безделушка или со смыслом? — спросил я, осторожно позвонив в колокольчик.

— Просто, — ответил Род и наклонил голову влево, хрустнув суставами шеи.

— Можно я возьму его на пару дней, чтобы послать фотографию нашим ребятам из Бонна? Никогда не знаешь, что окажется важным, — даже (хоть я этого и не сказал) если речь идет о дерьмовом сувенире.

— Да пожалуйста. Мне он не нужен. Оставьте себе.

— Спасибо, — сказал я и передал колокольчик Линн.

— А навестив тебя, Конрад поехал в Огайо?

— Так он сказал.

— А конкретнее? В Кливленд? Толидо? Цинциннати? Не помнишь, в какой аэропорт он летел?

— Я не спрашивал, а он не говорил, так что не помню.

— Ты после этого с ним общался?

Род казался мне любопытным. Неужели он не спросил, куда летит Конрад?

— Нет, больше он на связь не выходил.

— Ни писем, ни открыток?

— Не-а, ничего, — ответил Род и снова хрустнул шеей.

Кому-то это могло бы показаться обычной растяжкой, но я видел, как ему не хочется отвечать. Я не знал почему, но понимал, что Рамси и Конрад общались гораздо ближе, чем мне показалось на первом допросе. Неужели военные и ВРО не знали и об этом?

Но вернемся к беседе.

— Я еще вчера хотел спросить: в какие игры вы там играли?

— В видеоигры. «Донки Конг» был хитом. — Линн застонала. — И «Хайдлайд». — Линн застонала громче. — Глупости всякие.

— А еще в какие?

— «Подземелья и драконы».

— Это еще что?

— Слушай, ну ты и отстой, — бросила Линн.

— Да ладно, я в жизни не слышал о «Подземельях и драконах», — сказал я уязвленно (отстой? я?). — Что это?

Следующие двадцать семь минут Рамси в мельчайших, умопомрачительных подробностях описывал эту фэнтези-игру, которая, очевидно, была на пике популярности, но каким-то образом прошла мимо меня.

— Конрад тоже играл? — спросил я, когда Род наконец решил перевести дух.

— Не, он был как ты — старомодный.

— Ладно, ладно! Кто еще играл?

— Да все ребята в бараках. Мы играли часами, иногда даже целыми днями.

— Иди ты!

— Не, она правда затягивает. Как начнешь, уже не остановишься. У меня целая книга есть о ней. Хочешь взглянуть?

— Конечно, — сказал я, — давай.

Я решил, что после лекции Рода об игре нам уже не узнать ничего нового. Вскоре он вернулся из спальни с толстой книгой, полной иллюстраций. Пока я листал ее, Линн и Род обменивались своими историями о «Подземельях и драконах», но я все равно не понимал их восхищения. Неужели этим и занимается молодежь от скуки или под кайфом? (Я не мог представить Линн ни под кайфом, ни скучающей.) Или я просто чего-то не понимаю? Может, для разгадки тайных сообщений нужен был какой-нибудь «Ключ к Ребекке»? Лучшие шифровальные книги обычно лежат на виду — поэтому шпионы и прибегают к Библии не реже священников. Как бы то ни было, я решил, что мне стоит получше все это изучить.