– Да, она уехала утром, – Ян ответил не сразу и с осторожностью. – А что такое?

– Ничего. Просто.

Я пыталась уговорить себя не злиться, но эта женщина меня бесила. Причем меня злили не её внешность, репутация, скандальный и капризный характер, и даже не отношение Яна к ней. Меня сводил с ума сам факт её существования. Она, неспособная оценить уют и великую значимость этого дома, ходила по нему изнеженными белыми ножками, трогала тут все наманикюренными пальчиками и трясла в спальне Яна своим белокурым конским хвостом. Пока я проводила часы в невыносимом тягостном одиночестве, слушая замогильный голос, пока чувствовала, как чудовища в моей голове откусывают куски от моего больного мозга, и отчаянно пыталась спастись от осознания бесполезности собственной жизни. В эти самые минуты мой близкий друг обнимал человека, который, по моему глубокому убеждению, был не в состоянии кого-то полюбить. Ничто не мешало ему наслаждаться жизнью во всей многогранности – с Амелией, всеми этими стекляшками, лошадьми и морковками, с собственноручно выращенным табаком и бесконечными страницами фантастических книг. Ни одно его чувство не было похоже на моё, и его мир не обрушится, если я уйду.

Я сидела, уставившись на огонь, и задумчиво наматывала тонкую каштановую прядь волос на кончик носа. И только когда эта прядь намокла, я вдруг поняла, что плачу, и громко всхлипнула.

– Ты чего? – Ян поднял голову.

– Скажи, – мой захлебывающийся голос сквозил подступающей истерикой, – ты когда-нибудь думал уехать отсюда? Куда-нибудь далеко, в большой город, где много людей? Или ты навсегда решил приковать себя к этим лошадям и грядкам?

– Ну, – Ян положил карандаш, – скорее нет, чем да. Это дело моего отца, здесь моя земля и мой дом. Настоящий дом, понимаешь? Здесь я могу осознанно использовать свою способность и помогать людям, которых хорошо знаю. Я люблю все это и вряд ли когда-нибудь захочу жить в другом месте.

– Я… я… – говорить стало тяжело, из меня, словно из переполненного колодца, со слезами выкатывалась боль, заглушая слова.

Ян смотрел на меня очень внимательно и напряженно.

– Что? Ты слышала голос, опять?

– Нет, я просто… – солгала я, пытаясь успокоиться и ухватиться за мысль. – Я не могу здесь быть. Не могу нигде быть. Родители занимаются собой и своими работами, Кук уезжает, Филя словно на другой планете, и я… я хочу быть с ними со всеми, быть с людьми, которых люблю, но никто из них в этом не нуждается. Все вокруг знают, чего хотят, куда им идти и чем заниматься, у каждого есть какая-то цель. И я чувствую себя лишней в этом мире, ненужной ни другим людям, ни себе самой. Даже в те моменты, когда мне хорошо, когда я счастлива, я ощущаю, насколько это мимолетно и что меня ничего здесь не держит.

Ян молчал. Он долго смотрел куда-то в стол, потом открыл потертый портсигар, достал оттуда самокрутку и закурил.

– А как же я?

– Что ты? У тебя есть Амелия, лошади, ферма. Ян, просто посмотри, во что превратились наша жизнь и наша дружба! Ты все время чем-то занят, а даже если не занят, я не могу просто прийти к тебе и поговорить или побыть с тобой вдвоем, потому что она все время рядом! Да и без неё мне больше не хочется рассказывать тебе о своих мыслях, я не могу делиться своей и чужой болью, которая тащит меня на тот свет.

– Я вижу это уже давно, Лося, но я не понимаю, почему? Наши жизни, твоя и моя, меняются, и это нормально. Мы взрослеем, идем вперед, делаем свое дело…

– Это ты делаешь свое дело! Ты везде преуспел! А я нет, я понятия не имею, что мне делать и гожусь ли я хоть на что-нибудь! – я снова заплакала. – Я только целыми днями слушаю мысли о смерти и пытаюсь убедить себя, что мое существование кому-нибудь нужно, что мое появление на свет не ошибка природы. Но каждый день только доказывает мне обратное, каждый день я все больше хочу окончательно остаться одна, чтобы не мучиться… всем этим… – Я подняла голову, посмотрела прямо на него и сказала это: – Я больше не чувствую, что ты мой друг, Ян. Я больше вообще не чувствую, что мне нужен друг.

– Лося… – так привычно звучал его удивленный и тихий голос, будто предостерегающий от чего-то опасного. Ян затушил окурок, быстро подошел и, опустившись во второе кресло, нагнулся ко мне. – Послушай, какую ересь ты несешь? Хочешь, давай остановим твою истерику и поговорим спокойно… – он взял стеклянную фигурку с каминной полки, но я испуганно вскочила с кресла и отошла в глубь кабинета. Слезы стали постепенно отступать, оставляя меня, как берег после шторма.

– Нет, не нужно этого со мной делать, я говорю не только от порыва эмоций. Я много недель думала об этом, и я действительно не понимаю, зачем мне друзья. Этот разговор должен был произойти, не сегодня, так завтра.

– Уверена? Олеся, ты точно все обдумала и твердо решила, что хочешь отказаться от всего, что нас связывает, только потому что… по-твоему, для тебя в моей жизни нет места?

Я никогда и ни в чем не уверена, я – само воплощение сомнений в своих решениях. Я только пытаюсь себя спасти.

– Да, – тихо сказала я.

Молчание, повисшее в комнате, длилось чуть меньше вечности. Ян не моргая пожирал меня потрясенным и неверящим взглядом, уперев локти в колени и неестественно высоко подняв подбородок. Тени от огня танцевали на его лице. Он ждал, что я скажу что-нибудь ещё, но я не сказала. Мне было нечего сказать.

– Что ж, – наконец медленно проговорил Ян, подходя к столу и собирая свои бумаги, – видно, не слишком хороший из меня получился друг, раз все так вышло. Мне очень жаль, но так тому и быть. Я надеюсь, твое решение себя оправдает.

И он вышел из кабинета. Я стояла, обессиленно облокотившись на книжный шкаф и слушала его удаляющиеся наверх шаги. С момента нашего знакомства, оглядываясь на все ссоры, разделяющие нас обстоятельства и разное мировоззрение, ни разу мы ещё не были настолько далеки друг от друга. И только теперь, в эту самую минуту, я почувствовала себя по-настоящему одинокой.

Медленно и тихо, словно в оцепенении, покидала я свой любимый дом в тот день. Я не знала, смотрел ли Ян на меня из окна, не знала, что он