— Э-ге-ге! Спасибо вам! В следующий выходной я приеду. Приходите, пожалуйста! Хорошо?

Во весь голос кричит, а лягушата ведь рядом совсем.

— Хорошо, придём, — проквакали они еле слышно: они же маленькие.

Профессор снова закричал:

— Я тоже хочу подарить вам что-нибудь. Если вы не против — зонт!

Он осторожно слез с пенька, взял раскрытый зонт и воткнул его ручку в расщелину пенька. Потом взял корзиночку с грибами, помахал неизвестно кому — тому, кто в лесу живёт, и направился к машине. И кстати, без зонта ему было гораздо удобнее: ветки не цепляли, да и небо виднее.

А лягушатам зонт очень понравился, хотя и не знали они, зачем он нужен. Они сидели на пеньке под зонтом, а потом и на самом зонтике, и спорили, придёт или нет ещё этот странный грибник.

Жила-была песенка на свете. Откуда она взялась? Какая разница! Откуда взялся весёлый красный помидор на грядке укропа? И почему на зелёной-презелёной ёлке растут розовато-коричневые шишки? И что это за рыжая хитрая лисица бродит вокруг ёлки? И вообще, при чём здесь помидор? Ты не спрашиваешь потому, что знаешь: не будь на свете этих рыжих, зелёных, розовых, красных помидоров, лисиц, шишек, ёлок, было бы пасмурно и скучно. А весело не было бы. Вот и радовалась песенка, что она есть. Ведь она как раз обо всём этом — от чего грусть тает, а скука бегом бежит.

Одна у песенки печаль — никто её не знает. «Но это поправимо, — решила весёлая песенка, — просто люди ещё не слышали, что я уже есть. И спою кому-нибудь, спою своё разноцветное настроение, и обо мне узнают. И обрадуются.»

Полетела песенка над цветочным полем. Возле дороги — машина. Привезла за город маму, папу и дочку. Собралась песенка спеть и про красный помидор, и про зелёную ёлку, а чтобы лучше получилось, взмахнула крыльями — невидимыми, прозрачными, цветными крылышками.

— Ах, — воскликнула мама, — ветер, быстрей в машину!

Удивилась песенка: пугливая мама какая! И полетела в город. Полетела, поискала, кому бы себя спеть — подарить. Вот сидит на скамье в парке дедушка. Пристроилась песенка на спинку скамьи, крылышки на всякий случай осторожно сложила. Только собралась запеть, дедушка вздохнул:

— Ну и душно сегодня. Хоть бы ветерок подул. Пойду домой, вентилятор включу.

И ушёл. Вспорхнула песенка на забор, задумалась: как дальше быть, что сделать, чтобы люди услышали её, услышали хорошее настроение? Думала она, думала и нечаянно запела про всё, о чём знала.

— Ты мне нравишься, песенка. И весёлый красный помидор, и зелёная ёлка с розовыми шишками нравятся. А особенно рыжая лисица — она, наверное, на меня похожа.

Песенка увидела рядом с собой на заборе кошку. Рыжую, с пушистым хвостом.

— Спасибо, я очень рада, что вы меня услышали…

Кошка спокойно продолжала:

— И мелодия твоя нравится. И крылышки у тебя красивые.

— Крылышки? — удивилась песенка и с удовольствием взмахнула невидимыми сверкающими крыльями, — Но мои волшебные крылышки могут видеть только ветер, листопад и новогодняя снежинка… а вы…

— А я, — рыжая кошка мягко перебила песенку и прошлась по забору, — я — кошка. А нам, кошкам, — жёлтые глаза расширились и застыли, — повелели жить среди людей именно ветер, листопад и новогодняя снежинка. Мы слышим неслышимое и видим невидимое. Без нас людям плохо.

— И без вас, и без меня, — сказала песенка. — Только я не знаю, как…

— Знаю, что не знаешь, — остановила кошка, — потому я тебя и нашла. Ты очень хорошая песенка, только всё неправильно делаешь. Люди тебя не услышат, пока…

Рыжая кошка спрыгнула с забора, не договорив, и медленно пошла по аллее, приглашая песенку с собой.

— Пока что? — Песенка плавно слетела с забора.

— Пока… — кошка пошла быстрее, — тебя не представят.

— Кто? Кому?

— Люди — людям.

Деловая рыжая кошка вывела песенку из парка на шумную людную улицу.

— Осторожно, — предупредила она. — Не задень никого крылышками. Ещё не время.

Песенка молча слушалась серьёзную рыжую кошку. С яркой солнечной улицы они свернули на улицу потише, потом в другую и наконец, когда солнце уже садилось, оказались в маленьком переулке возле дома, окружённого старыми липами.

— Здесь живёт, — прошептала кошка, — главный директор Театра детских песен.

Кошка вскарабкалась на липу и устроилась на ветке, что ближе к окну. Песенка — рядом.

— О-о-ой, — разочарованно протянула песенка. — Сможет ли этот серьёзный человек спеть меня весело? Я же весёлая!

— Нет, — кошка тихо рассмеялась, — не сможет. Он вообще не умеет петь. Но это неважно. Завтра с первым, именно с первым лучом солнца ты споёшь ему всё, что пела на заборе в парке.

— А поймёт ли директор про красный помидор, что вырос среди зелёного укропа? Наверняка директор видел помидоры только в салате.

Весёлая разноцветная песенка устала и начинала сердиться. Кошка поняла это, почувствовала и мягко её остановила:

— Ты хорошая песенка, а людей знаешь плохо. Не спеши сердиться. — И всё, будто и не было рыжей кошки с жёлтыми глазами.

Одиноко стало песенке в ночном городе.

С первым лучом солнца песенка расправила свои чудесные невидимые крылья, кивнула старым липам и… И полилась весёлая мелодия-сказка о большом помидоре, том самом, что по рассеянности вырос на грядке укропа, о зелёной-презелёной ёлке с разговорчивыми розовыми шишками, о хитрющей рыжей лисе, что живёт под этой ёлкой.

Секунда… Директор проснулся, встряхнул головой — и за телефон.

— Уважаемый композитор! Приезжайте немедленно!

И по такому же звонку — поэту и певцу. Первым приехал поэт.

— Уважаемый директор, вероятно, на рассвете вас посетило вдохновение.

— Возможно, — волновался директор. — Оно похоже на пёстрый салат, летний жаркий лес и ещё что-то с пушистым хвостом. А всё вместе мне показалось необыкновенно весёлым. Неужели я непонятно рассказываю?

Песенка на подоконнике только вздохнула.

А вот и композитор с певцом. Директор снова старательно всё-всё объяснил. Не понимали. Сначала. Но было ясно, что настроение у всех четверых становилось лучше и лучше. Может быть, они уловили, почувствовали настроение песенки — ещё то, весёлое настроение. Может быть, и так. Только песенка этого не поняла. Она очень обиделась за пёстрый салат.

Тихо и печально слетела песенка с подоконника на самую нижнюю ветку старой липы, недовольно пошуршала крылышками. И вдруг — знакомый спокойный голос:

— Крылышки твои не светятся, поблекли… И очень уж ты тихая, весёлая песенка. Что так?