Дино боялся окликнуть Орнеллу, подумав, что она сразу начнет стрелять, и молча шел за ней. Неожиданно он подумал, что на острове даже искусство подчинено войне: мужчины всегда украшали оружие и крайне редко — свои дома или предметы быта. Некоторые женщины вели себя не лучше. Что мешало Орнелле Санто надеть цветное платье и нацепить пусть дешевые браслеты и бусы? Впрочем, она была красива и без этого, красива диковатой, таинственной красотой.

Внезапно Дино решил, что не стоит ждать. Иной возможности для важного разговора, разговора наедине, может не представиться. Хотя на острове редко случались большие перемены, судьбы его жителей были ненадежны, как зыбучий песок. Кто знает, вдруг завтра его убьют!

Дино собирался окликнуть Орнеллу, как вдруг увидел дуло ружья и голову — за каменной оградой ближайшего поля. Человек не замечал Дино, он следил за Орнеллой. Сердце юноши пронзило острое волнение. Он боялся, что вот-вот увидит вспышку выстрела и тело девушки, падающее в белую пыль. Медлить было нельзя — он прицелился и нажал на курок. Послышался короткий вскрик, и голова исчезла за оградой.

Орнелла стремительно обернулась, и Дино увидел ее удивленное лицо и широко распахнутые глаза. Он выскочил на дорогу и схватил ее за руку.

— Бежим! Мне кажется, я его убил, но он мог быть не один!

К счастью, Орнелла не стала сопротивляться; они побежали в сторону рощи, где росли огромные каштаны, потом спустились по крутой тропинке и очутились на каменном выступе, откуда открывался захватывающий душу вид.

Вдали разверзлись суровые ущелья, вздымались голые скалы самых причудливых очертаний, зеленели рощи оливковых деревьев и пиний. Море сверкало в лучах солнца; даже отсюда было слышно, как оно гудит, будто огромный орган.

Орнелла остановилась под одиноким деревом; тень, упавшая на лицо, скрыла от Дино выражение ее глаз.

Она передернула плечом, поправляя ружье, и нехотя промолвила:

— Ты второй раз спасаешь мне жизнь.

— Да, — согласился Дино.

— Почему? — в голосе Орнеллы звучал привычный вызов.

— Именно об этом я хочу с тобой поговорить.

— Ты считаешь, нам есть о чем разговаривать? — все так же жестко произнесла она.

Уголки ее губ опустились, мышцы лица были напряжены.

— Почему нет? — мягко промолвил Дино. — Мне давно кажется, что мы занимаемся не тем, чем должны заниматься.

Темные глаза Орнеллы округлились.

— Чем это мы должны заниматься?!

— Я имею в виду нашу… неприязнь друг к другу. В чем причина? Мы стали взрослыми, нам пора забыть о детских стычках.

— Причина тебе известна, — отрезала Орнелла, и Дино спокойно и твердо произнес:

— Нам внушили мысли о ненависти; на самом деле мы не знаем, что произошло между нашими родителями. Мой отец не говорит правду, и твоя мать тоже. Однако Леон поклялся на Библии, что не убивал твоего отца! Я сам это видел. Такой клятве стоит поверить!

— Допустим, это так, — осторожно проговорила Орнелла, — и все же я не понимаю, к чему ты ведешь?

Собравшись с силами, Дино взволнованно произнес:

— Ты мне нравишься. И я считаю, что мы, все мы, ведем себя неправильно. Мы не должны скрываться в горах и стрелять друг в друга, не должны становиться жертвами слепой ненависти. Жажда мести не может пересиливать жажду жизни и… любви.

Неожиданные, искренние, полные чувств слова были подобны светилам, сыплющимся на землю во время звездопада. Орнелла смотрела на Дино во все глаза. Мягкие зеленоватые тени, упавшие на лицо старшего сына Леона Гальяни, подчеркивали правильность и чистоту его черт. Высокий, стройный, с вьющимися каштановыми волосами, большими глазами, сейчас казавшимися синими от близости яркого неба, Дино выглядел удивительно красивым.

Этот молодой человек, которого она с детства считала своим заклятым врагом, только что признался ей, Орнелле Санто, в любви!

Оба долго молчали, словно боясь нарушить полную откровения тишину. Наконец Орнелла решилась заговорить; в ее голосе прозвучал страх, страх перед чем-то неведомым и опасным:

— Чего ты от меня хочешь?!

— Чтобы ты подумала над тем, что я сказал, и дала ответ, дала и себе, и мне: возможно, я тебе тоже небезразличен?

Вспомнив о недавних сомнениях по поводу Дино, о его странных взглядах, которые ловила всякий раз, когда он оказывался неподалеку, Орнелла залилась краской и едва нашла, что сказать:

— Это… это невозможно, особенно после того, как твой отец сдал Андреа жандармам!

— Поверь, мне очень жаль. Я помешал бы этому, если б смог. Хочешь, я съезжу в Аяччо и узнаю, что стало с твоим братом?

В его тоне было столько сожаления, заботы, любви, что по коже Орнеллы пробежали мурашки.

— Твой отец не одобрит твоих чувств.

— Мое сердце принадлежит только мне. Наши родители — это наши родители, а мы — это мы. Орнелла! — у него перехватило дыхание. — Я тебя люблю! Люблю и ничего не могу с собой поделать!

— Не ты ли говорил, что я некрасива? — упрямо произнесла она.

— Мне не нравилось, что ты всегда ходишь в черном, я думаю, тебе подошли бы другие цвета. Я имел в виду одежду. Сама по себе ты прекраснее всех девушек, каких мне доводилось видеть.

— Ты прав: у меня ничего нет, а ты из богатой семьи.

Дино рассмеялся.

— Из богатой семьи?! Все наше богатство сосредоточено на этой земле; стоит нам ее покинуть, и мы станем бедняками.

— Ты собираешься уехать из Лонтано?

Его взгляд стал серьезным.

— Время покажет. Если родители будут против наших отношений, я вполне способен на это.

Орнелла онемела от неожиданности и возмущения. Каких еще отношений? Дино говорит о том, чтобы уехать с ней?! Он все решил, решил без ее участия? Орнелла понимала: он чувствует ее смятение, видит, что она растеряна, обезоружена, польщена. В их отношения помимо ее воли проникло нечто тайное, непозволительное, неодолимое. Каким-то непостижимым образом слова Дино мигом уничтожили то, что годами возводилось в ее душе, и это значило, что все, чем она жила до сих пор, было ненастоящим, фальшивым, внушенным другими людьми.

Неожиданная яркая вспышка чувств, озарившая и действительность, и ее душу, превратила Орнеллу в другого человека: она будто только что родилась на свет.

Пока она размышляла, что предпринять, как вновь обрести почву под ногами, Дино обнял ее и прикоснулся губами к ее губам. Орнелла задохнулась и… оцепенела. Она никогда не была так близко к мужчине, ни разу в жизни не ощущала ничего столь сокровенного и… прекрасного.

Незримый тугой узел, завязанный глубоко внутри, внезапно ослаб; между ними словно протянулась невидимая, но осязаемая нить. Сладостное потрясение, трепет, невольный испуг двух людей слились воедино. Они словно долго бежали от чего-то, а потом вдруг обрели мгновенный покой. То было волшебное прикосновение к истине, мечта, соединенная с реальностью, глубинная суть, доселе придавленная глупыми и жестокими предрассудками. Это была любовь.