Марии, истощенной, с желтоватого цвета кожей, почти ослепшей от катаракты, удалось сбежать из России; ее имущество уместилось в два чемодана и сумку, в которой лежали документы, удостоверяющие личность, и несколько рукописей сына. Из Новороссийска, крупнейшего порта на Черном море, она отплыла в Константинополь вместе с побежденными солдатами белой армии. Затем попала в лагерь беженцев на Принцевых островах, где вместе с остальными ела жидкий суп из ведра и не знала, как избавиться от детей, у которых не было лучшего занятия, чем мучить испуганную старую женщину.

Тем временем Сергей бегал по бюрократическим инстанциям, сначала бельгийским, затем французским, собирая необходимые документы для переезда матери. Большую помощь оказали Сталь и другие знакомые в Париже, включая Игоря Стравинского. Получив визу и билет, Мария провела восемнадцать мучительных дней на переполненном пароходе – столько длилось путешествие из Константинополя в Марсель. Она прибыла, как и ожидал ее сын, 20 июня. Перед сходом на берег пассажиры прошли медицинский осмотр. Сгорбленная, растерянная Мария Прокофьева стояла к Сергею спиной, к тому же на ней были солнцезащитные очки, и в первый момент Сергей не узнал мать. Они встретились после двухлетней разлуки и остаток дня провели в Марселе, обмениваясь рассказами о России и Америке. На следующий день они приехали в Париж, где Сергея ждала телеграмма от Лины.

Знакомство Лины с Марией Прокофьевой состоялось в Мант-сюр-Сен, где Сергей арендовал летний домик. Не желая сразу вдаваться в подробности их отношений, Сергей сказал матери, что Лина – одна из его американских подруг, которая приехала в Париж, чтобы взять несколько уроков пения, и, за скромный гонорар, занимается переводом на английский язык его оперы для дирижера Альберта Коутса. Сергею не удалось провести мать, которая сразу поняла, в каких они находятся отношениях, однако предпочла закрыть глаза на нарушение приличий, поскольку нашла Лину приятной и более внимательной к ней, чем ее рассеянный сын. Лина глубоко сочувствовала Марии. После пережитых страданий она выглядела значительно старше своих 65 лет, хотя всегда говорила, что ей 45. Кроме того, Лина надеялась, что мать Сергея поможет ей подобрать ключ к его сердцу. В течение лета, проведенного в Манте, и осенью в Париже Лина демонстрировала преданность Сергею, выполняя поручения Марии, занимаясь с ней английским языком, ухаживая за ней после проведенной в октябре операции по удалению катаракты.

Когда осенью они вернулись в Париж, Сергей каким-то чудом сумел договориться о приемлемой цене за номер для троих в Hotel du Quai Voltaire («Отель на набережной Вольтера»). Сергей больше не мог скрывать правду о своих отношениях с Линой, а мать больше не могла делать вид, что не понимает, в чем дело, – даже если бы Лина настояла на том, что будет жить на другом этаже.

16 октября Сергей, поцеловав на прощание Лину и Марию, отправился в Соединенные Штаты. Он дал серию концертов в Чикаго и был полон решимости увидеть премьеру оперы «Любовь к трем апельсинам» на сцене Чикагской оперы (ему пришлось бы ждать больше года – премьера состоялась 30 декабря 1921 года). Лина, продолжая заботиться о Марии, брала уроки пения у Фелии Литвин, знаменитой певицы-сопрано, родом из Петербурга. Лина нашла учителя благодаря Сергею, который взял с Литвин слово, что она поставит Лине голос, хотя Литвин сомневалась, что ей это удастся, и быстро утратила интерес к занятиям с Линой[86]. Между тем три дамы – миссис Либман, мисс Спенсер и миссис Гарвин – продолжали присматривать за Линой.

Лина могла общаться с Сергеем только посредством писем, и она писала намного чаще и намного подробнее, чем он. Сергей рассказывал о своей поездке из Нью-Йорка в Чикаго и на Западное побережье, а она о поездке из Парижа в Милан. Лина называла Сергея ласковым прозвищем «буська». Письма ее представляли причудливую смесь из английского, французского и русского языков. Его ответы были короткими, зачастую он оставлял без внимания ее вопросы, и, поскольку отделывался общими фразами, у нее создавалось впечатление, что она одна из многих, с кем он ведет переписку. Но Лина упорно продолжала писать письма и старалась не замечать его невнимания, поскольку их разделяли «глубокие, соленые мили»[87]. Она выговаривала Сергею, когда он долго не писал, но мелкие ссоры быстро забывались, уступая место словам любви.

Между ними, однако, было различие, которое, как оба понимали, могло пагубно сказаться как на личной жизни, так и на карьере. Лина была похожа на родителей – эксцентричная, импульсивная, рассеянная. Сергей же был сосредоточен на своем творчестве и одержим им. Лина полагала, что, несмотря на несходство характеров, она сможет создать счастливую семью, одновременно став для Сергея незаменимой и сделав себе имя. Однако какой бы она ни стала певицей, это не шло ни в какое сравнение с композиторским и исполнительским талантом Сергея. Но даже если ей не удастся стать известной певицей, рассуждала Лина, то возможность делить с ним его победы позволит ей пережить собственные неудачи. Она будет стараться играть роли на сцене и в его жизни. Первой была роль девушки, терпеливо ждущей любимого.

В то время как Лина усердно занималась пением, Прокофьев пересекал Атлантику, и его мысли перескакивали с отложенной премьеры на сольные концерты, которые он будет давать зимой 1920/21 года в Калифорнии. Соперничества с другими звездными композиторами можно было не опасаться. В 1919 году Калифорнию посетил Рахманинов, сфотографировался под калифорнийским мамонтовым деревом и вернулся домой в Нью-Йорк. Стравинский, соперник Прокофьева в Париже, перебрался в Лос-Анджелес только в начале Второй мировой войны.

Помимо этого Сергей ждал приезда в Нью-Йорк певицы-сопрано Нины Кошиц, близкой подруги, проникновенное пение которой неизменно завораживало его и брало за душу. Они встретились в Петербурге, и, хотя вначале она не произвела на него впечатления, в дальнейшем Сергей, перестав обращать внимание на ее демонстративность и привычку заигрывать со всеми мужчинами вокруг, понял, что Нина выдающаяся певица, достойная международной сцены. Ее кокетство и заигрывания казались достаточно безопасными, по крайней мере до тех пор, пока не открылись ее отношения с соперником Прокофьева, Рахманиновым. Кошиц – незамужняя и беззаботная; у Рахманинова жена и дети. Даже после того, как она вышла замуж за портретиста Александра фон Шуберта, Нина никогда не упускала возможности напомнить Сергею, что по-прежнему предана ему. Ее не остановили даже слухи, распускаемые бывшим работодателем Лины Сомовым, – якобы Сергей и Лина тайно поженились. Слухи о том, что в Париже Прокофьев крутит роман с молодой певицей, только укрепили уверенность Кошиц, что ее любовь к Сергею «до могилы»[88]. Сергей искренне расхохотался, когда Нина в присущей ей экстравагантной манере объявила, что ее экстрасенс предсказал их любовь.

Сергей посвятил Кошиц цикл романсов («Пять стихотворений А. Ахматовой для голоса с фортепиано») и закончил еще один, по ее нетерпеливой просьбе, во время гастролей в Калифорнии. Это был цикл песен без слов, которые Кошиц ждала с нетерпением, будто «влюбленная девушка свидания»[89]. Композитор надеялся, что голос Кошиц доносит до американских зрителей прозрачную, лирическую линию его творчества. Ему хотелось показать, что он не большевистский варвар, каким его представляли критики.