Когда в конце 1921 года, наконец, должна была состояться премьера оперы «Любовь к трем апельсинам», Кошиц потребовала главную партию. Сергей убедил Мэри Гарден, директора Чикагской оперы, что Кошиц обладает драматическим сопрано, которое требуется для исполнения партии Фата Морганы. Она блестяще справилась с партией, но постоянно досаждала Сергею, требуя, чтобы он купил ей в Париже грим определенного тона – ну и, конечно, ее любимые духи (La Rose Jacqueminot)[90] и пудру (Rachel Clair). Много позже Кошиц участвовала в концертном исполнении фрагментов оперы «Огненный ангел». Она была талантливее Веры Янакопулос и полностью затмила Лину. Хотя Лина питала надежды на певческую карьеру, думая, что ей удастся добиться по крайней мере такого же успеха, как у матери, но даже не помышляла о том, что может конкурировать с Кошиц – во всяком случае, на сцене. У ее голоса не было той же силы и глубины.

Однако Лина вынуждена была бороться с Кошиц за внимание Сергея – задача нелегкая, учитывая его самовлюбленность и непостоянство. Лина поддалась обаянию и магнетизму Сергея, и женская мудрость помогала ей поддерживать к себе интерес, несмотря на множество самых разных женщин в его жизни. Лина никогда не жаловалась, хотя безразличие Сергея к ее нуждам было и будет самым оскорбительным для ее гордости.

26 октября 1920 года, перед началом турне по Калифорнии, Сергей любовался Кошиц, которая спускалась по трапу с палубы океанского лайнера Pannonia, пришвартовавшегося в порту Нью-Йорка. Она шла в своих драгоценностях и мехах среди большой, шумной толпы одетых в лохмотья греков, итальянцев, испанцев, сопровождаемая двумя обомлевшими от восхищения членами команды. Своим эффектным появлением Кошиц хотела отвлечь внимание от того факта, что путешествовала вторым классом. На пристани Кошиц обняла Сергея, окутав ароматом духов и шумно благодаря за то, что спас ее и ее семью от опасностей, угрожавших им в России, хотя на самом деле он просто объяснил ей, как лучше всего добраться из России в Америку. Они взяли такси до модного отеля Brevoort, расположенного в Гринвич-Виллидж, где Сергей заказал номер для нее, ее восьмилетней дочери Марины и мужа, к которому Нина не испытывала никаких чувств. Сергей, измученный морской болезнью и неприятностями, связанными с потерей чемодана, только накануне приехал из Европы. Он тоже остановился в Brevoort, но в более скромном номере. В дневнике он отметил, что когда-то останавливался в этом отеле со Стеллой Адлер.

Сергей пробыл в Нью-Йорке всего несколько дней, затем отправился в Чикаго, а оттуда в Окленд, где, что называется, с корабля на бал, давал первый концерт в Калифорнии. Заполнить огромные залы не удавалось, но в целом Сергея встречали хорошо, и гастрольный тур был продлен. Обиженная Кошиц осталась в Нью-Йорке на попечении агента Сергея, Фицхью Хензеля, который, по мнению Нины, уделял ей недостаточно внимания. В 1921 году ее карьера в Америке резко пошла в гору. Она дважды выступала в Кливленде, один раз в Детройте и семь раз в Нью-Йорке – ее выступление в Таун-Холл с церковным хором получило положительные отзывы в прессе. Кроме того, ей поступали приглашения от самых знаменитых семей Нью-Йорка, Астор и Вандербильт, с просьбой выступить на частных вечеринках в их особняках.

Уехав из Нью-Йорка, Сергей постарался выбросить ее из головы. Он регулярно получал от нее письма на десятках страниц, в которых она сумбурно, но очень подробно описывала свои ссоры с Хензелем, сложные отношения с Рахманиновым, график репетиций и новых американских друзей. Она жаловалась на безденежье, даже когда поселилась в меблированной квартире на Риверсайд-Драйв, 610 (на углу 138-й улицы) за 200 долларов в месяц; Сергею только и оставалось, что гадать, когда она лжет, а когда говорит правду. Однако от рассказов Кошиц о жизни в Нью-Йорке оторваться было трудно – они были не менее увлекательны, чем предсказания будущего, услышанные от ясновидящих. «Духи сказали мне, что через два месяца я буду петь в Метрополитен-опера, – сообщила она в декабрьском письме. – В Карнеги будет концерт, через две недели я буду с Рахманиновым, и он даже будет аккомпанировать мне в этом сезоне, через два года я поеду в Париж, а еще через год в Москву, все будет замечательно»[91]. Другие предсказания касались дипломатических отношений между Англией, Россией и Индией.

Сергей читал, посмеиваясь, пока не дошел до места, где она сообщала, что получила от него «Пять песен без слов». Очевидно, это было не совсем то, что она ожидала. «У одной из них (самой длинной) трогательная, удивительная мелодия, но, откровенно говоря, гармонии меня пугают, – призналась она. – Три другие очаровательны, но… больше подходят для Санкт-Петербурга. Я думаю, что смогу спеть только две из них на своем концерте. Я боюсь, что у меня не хватит мастерства для песни в мажоре. Мне пока не удается передать голосом эту песню во всей полноте звучания». Подозревая, что композитору может не понравиться ее ответ, она спешит добавить: «Ради всего святого, не спеши сорвать на мне зло, но песня в мажоре местами ужасна»[92]. Отношение Сергея к Кошиц мгновенно изменилось. Она капризно отказалась от песен, которые он написал в расчете на ее мастерство. Кончилось тем, что 27 марта 1921 года в Ратуше она исполнила только одну из пяти песен Прокофьева, заменив остальные более простыми вещами Мусоргского и Римского-Корсакова, а также произведениями Скрябина. Лина очень нескоро узнает об этом случае, но как певица извлечет из него выгоду, когда Сергей начнет писать для ее голоса.

Лина знала, что Кошиц в Нью-Йорке и общается с Сергеем. Лина боится за свои отношения с Сергеем, и это проскальзывает в ее письмах; однако она старается не высказываться напрямую, предпочитая ссылаться на других людей. «Довольно странно, – пишет она из Парижа, – но в последнее время я часто слышу о Кошиц». Она упоминает подругу своей матери, которая училась с Кошиц в Московской консерватории и была знакомой Лины в Париже, которая назвала Кошиц «мерзавкой» и «ужасной позеркой»[93].

Источником сплетен была молодая певица-сопрано и актриса Элейн (Эльвира) Амазар, которая тоже училась в Москве и жила в Париже, выступая в кабаре и надеясь сняться в кино (в 1919 году она снялась в двух американских фильмах в роли обольстительной иностранки). Амазар была не в том положении, чтобы обвинять других в позерстве. Помимо кино и пения, она зарабатывала на жизнь как модель. Конечно, общаться с ней было интересно, однако доверять Амазар было нельзя.