– Давай ты, – шепчет мне Пари.

Из-под одеяла виднеется только лицо Пьяницы Лалу. Рот у него приоткрыт, глаза тоже. Как будто он следит за нами во сне.

– Не будь мокрой кошкой, – шепчет Пари.

Легко ей говорить. Она не стоит к нему так близко, как я.

Но делать нечего. Я Бемкеш и Фелуда, и Шерлок, и Карамчанд – все в одном. Я трясу правую руку Пьяницы Лалу, накрытую одеялом. Оно грубое и колючее. Одеяло соскальзывает, и когда я прикасаюсь к его ладони, она слишком горячая, словно у него жар. Он поворачивается и продолжает спать на боку.

Я снова толкаю Пьяницу Лалу, на этот раз сильно.

Пьяница Лалу вскакивает.

– Что такое? – кричит он, таращит испуганные глаза на испитом лице. – Бахадур? Ты вернулся?

– Его одноклассник, – говорю я. – У вас есть его фотография?

– Кто это? – спрашивает женский голос. Это мама Бахадура: у нее в руках пластиковые пакеты, наверное, со вкусной едой, которую, как я слышал, ее милая хайфай-мадам отдает ей каждый день. Она включает свет, и Пьяница Лалу сперва моргает, а затем прикрывает глаза руками, как будто лучи лампочки – это копья, что протыкают его.

– Мы друзья Бахадура, – говорит Пари. – Зашли узнать, нет ли у вас его фото. Хотим поспрашивать на базаре, вдруг его кто-нибудь видел. С фотографией будет проще.

Наверное, Пари удается так быстро придумывать разную ложь, потому что она прочитала много книг, и все истории из них теперь у нее в голове.

– Я уже спрашивала на базаре, – говорит мама Бахадура. – Его там нет.

– А как насчет железнодорожного вокзала? – спрашивает Пари.

– Вокзала?

Сестра и брат Бахадура смотрят на нас в ужасе. Кажется, они не рассказывали маме о планах Бахадура, может быть, потому, что боялись, что она будет ругаться, что они не наябедничали на него, когда он впервые заикнулся про Мумбаи-Манали.

– Проверим еще разок, – говорит Пари. – Хуже ведь не будет, если мы проверим еще разок, верно?

Мне кажется, что мама Бахадура сейчас прогонит нас, но она ставит свои пакеты на землю, открывает шкаф, вытаскивает из него какую-то тетрадку и перелистывает страницы, пока не находит фотографию и передает ее Пари.

Я пододвигаюсь, чтобы посмотреть на фото. Бахадур на ней в алой рубашке, его смазанные маслом волосы аккуратно разделены на пробор посередине. Красный цвет такой яркий и счастливый на тусклом кремовом фоне. Бахадур не улыбается.

– Ты мне ее вернешь? – спрашивает мама Бахадура. – У меня не так много его фотографий.

– Конечно, – говорю я.

Пари касается уголка фотографии и проводит пальцем вперед-назад, словно хочет порезаться.

– Люди думают, он убежал, – говорит мама Бахадура, – но мой мальчик, он никогда не дал бы мне повода для беспокойства. Вы знаете, он работает у Хакима и на деньги, что зарабатывает, покупает нам сладости. Если я слишком устала, чтобы готовить, он говорит: «Ма, подожди», – бежит на базар и возвращается с коробками лапши чоу-мейн на всех. У моего сына золотое сердце.

– Он лучше всех, – говорит Пари, и это еще одна ложь.

– Если бы он убежал, как сказали те полицейские, то разве он не взял бы с собой что-нибудь – деньги, еду? Из дома ничего не пропало. Одежда здесь, школьная сумка тоже. Зачем ему убегать в школьной форме?

Мать Бахадура смотрит куда-то над нами, наверное, на стену – в точку, на которой ее взгляд останавливается прежде, чем затуманиться. Она раскачивается вперед-назад. Я проверяю пол, чтобы понять, не трясется ли он. Но земля у меня под ногами твердая и неподвижная. Позади нас рыгает Пьяница Лалу.

– Никто у вас ничего не просил, а, чачи? – спрашивает Пари. – Скажем, денег за возвращение Бахадура?

– Думаете, его кто-то похитил? – спрашивает мама Бахадура. – Тот баба, Бенгали Баба, он сказал…

– Чачи, – говорит Пари, – иногда даже бабы ошибаются. Моя мама так говорит.

– Никто не требовал у меня денег, – говорит мама Бахадура.

– Я уверена, Бахадур вернется, – говорит Пари.

– Ел ли он хоть что-нибудь? – говорит мама Бахадура. – Он, наверное, сейчас такой голодный.

Затем она бросается к кровати, на которой сидит Пьяница Лалу. Он отодвигает ноги, чтобы освободить для нее место.

Пари открывает рот, чтобы еще что-то сказать, но я кричу:

– Окей-тата-пока, мы пошли. – Затем я быстро-быстро убегаю, потому что в этом доме грусть прилипает ко мне, как влажная от пота рубашка в жаркий летний день.

чем станет слишком темно, чтобы пойти на Призрачный Базар и поискать Хакима из мастерской по ремонту телевизоров. Ноги больше не хотят шагать со мной. Я должен заставлять их идти вперед.

Базар кажется все больше и больше. Я прохожу по переулкам, на которых никогда раньше не бывал. Пари тоже устала, и мы плетемся с черпашьей скоростью.

– Когда же мы будем делать уроки? – спрашивает она. Типичная Пари – вечно беспокоится из-за пустяков.

Я готовлю в голове список вопросов, чтобы Пари не смогла опять изображать из себя главную. Но когда мы встречаемся с Хакимом – чачей по ремонту телевизоров, он заговаривает про Бахадура без всяких наводящих вопросов.

– Я видел его в пятницу, может, даже в субботу, но определенно не видел его в воскресенье, – говорит он, поглаживая заостренную бороду, снизу оранжевую, как хна, а сверху белую, как его волосы. – Это через целых два дняпосле того, как его видели собственные брат и сестра, как я потом узнал. Он все время был в форме. Я предположил, что он прогуливает школу из-за хулиганов – вы, наверное, видели, как они дразнят Бахадура? Бедный ребенок. Угостить вас чаем? Вы молодцы, что ищете его. Заслуживаете награду.

Прежде чем мы успеваем ответить, он заказывает чай с кардамоном в палатке поблизости, и нам вручают высокие стаканы с пузырьками пены сверху. На вкус чай дорогой. Пока мы пьем, клубы дорогого пара согревают нам щеки.

– Бахадура здесь нет, ни в басти, ни на базаре, – говорит нам чача по ремонту телевизоров. – Если бы он был здесь, то уже пришел бы ко мне.

Я верю ему, потому что чача – самый славный человек, которого я когда-либо встречал. Он даже к нашему расследованию серьезно отнесся. Он говорит нам, что Бахадур:

♦ никогда ни с кем не дрался, даже с детьми, которые смеялись над его заиканием;

♦ ничего не крал из магазина;

♦ не планировал сбежать в Мумбаи-Манали.

Я спрашиваю чачу по ремонту телевизоров, был ли Четвертак одним из тех, кто издевался над Бахадуром, но чача не знает Четвертака, только прадхана.

– Этот человек, – говорит чача сморщив нос, как будто где-то воняет, – на все готов пойти ради денег.