litbaza книги онлайнПриключениеПепел и снег - Сергей Зайцев

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 96
Перейти на страницу:

— Стеснительны мне ваши слова, барин, хоть и доброе говорите. На душе делается смутно. И величаете будто господскую дочку, не привыкли мы... — не зная, куда девать беспокойные руки, Ольга то сцепляла их пальцами, то теребила поясок старого, надетого для уборки платья. — Всех-то чар у меня — что по дому помочь да во храме поставить свечу, помянуть матушку... А женихи... Женихов может быть много, суженый — один.

— А суженый кто? — на сей раз вспыхнул сам Александр Модестович.

— Не знаю. Гадали в Крещение — не разглядела. Цыганка было выманила алтын, имя шепнула, а я не расслышала. Жду теперь, сердце подскажет...

Замолчали. Встретились глазами, смешались.

Чтобы не молчать, поговорили о том о сём: постояльцы-де съехали, а Аверьян Минич на другой берег попался к кому-то муку молоть.

Когда вошёл Черевичник, Александр Модестович позвал его за стол. Ольга, не имея времени прикнопить что-нибудь особенное, угощала их блюдами повседневными: супом из раков, щукой, тушенной в горшочках, блинами, солёными грибками, печёным картофелем; к чаю — вересковый мёд. Пока гости управлялись с супом, Ольга успела приодеться. На ней был теперь муаровый сарафан — голубой с синими рюшами; неглубокий вырез спереди и плечи прикрывала лёгкая косынка. Волосы были расчёсаны на прямой пробор и уложены в греческий узел — вьющиеся пряди, с виду как бы небрежные, но изящные, обрамляли лоб Ольги и щёки, затем, будто сложенные птичьи крылья, сходились сзади, на затылке они образовывали не тугой узел и были перехвачены синей шёлковой лентой. «Так и есть — Афродита!» — восхитился Александр Модестович. И тут же ему бросилось в глаза, сколь чуждо Ольге её окружение. И именно это чуждое, грубое окружение навело его на неожиданную мысль, что не могла она такая вырасти в корчме, что должна быть у Ольги какая-то тайна, разгадка которой объяснит, каким невероятным образом сказочная птица очутилась запертой в клетке для кур... Тайна тайной, но уже после того, как Александр Модестович попробовал щуку, он понял, что в лучшем приготовлении щуки не едал; Ольга знала толк в кухне. Она готовила так, словно родилась у печки и с рождения от печи не отходила. «Но внешность!.. — Александр Модестович не мог унять свои глаза, которые, как к свету, сами поворачивались к Ольге. — Разве не говорит внешность сама за себя? Благородство черт, дивная грация движений! А такт... Неужели врождённый? А ум!..» Заметил, волосы прибрала — всего с минуту отсутствовала... однако многие ли утончённые аристократки смогли бы сейчас, при Ольге, похвалиться столь мастерски убранной головой?.. Александр Модестович в мыслях разводил руками: мог искусница природа — ей под силу наградить человека таким вкусом, что человек этот, даже не имея перед собой образцов из античности, может запросто, мимоходом угадывать верный путь к совершенству.

— Редкой красоты дева! — сказал Черевичник, когда Ольга вышла за каким-то из блюд. — Барышня, ей-богу! С такой часок на бережку посидеть, и более для земного счастья ничего не надо...

Низко склонясь над столом, Черевичник кончал вторую миску супа. Расписная деревянная ложка прямо-таки сновала у него в руке, другая рука успевала подносить ко рту большой ломоть хлеба. Черевичник, понятно, никуда не торопился, но такова была его привычка — за едой не зевать, привычка человека, знававшего и худшие времена. Черевичник ел и при этом сопел и причмокивал, Черевичник ел, и камельки супа стекали по усам обратно в миску, должно быть, для того он и нагибался, дабы ничто из назначенного попасть в желудок не пропадало. Из такого неудобного, склонённого положения Черевичник время от времени поглядывал на молодого барина вроде исподлобья, однако по-доброму и как будто даже с хитрецой, с некоей потайной мыслью. Раз взглянул, другой взглянул, и недолго пряталась на его потайная мысль. Выпрямившись над столом и прислушавшись, не идёт ли Ольга, Черевичник вдруг заметил:

— Это она для вас вырядилась, барин. Ни перед кем глаз не опускает, а перед вами опустила. Не глядит прямо, всё украдкой норовит...

На что Александр Модестович и ухом не повёл, будто не слышал. Черевичник продолжал:

— С одной стороны поглядеть: лучшей утицы селезню не сыскать. С другой стороны: корчмарка — она и есть корчмарка. Тёмный человек...

До́лжно сказать, в намерения Александра Модестовича никак не входило толковать сейчас об Ольге, но послушать Черевичника ему было интересно, и, видимо, интерес этот как-то отразился у него на лице, ибо голос Черевичника зазвучал увереннее:

— Оно, конечно, так: тёмный Ольга человек. Однако панок наш, гувернёр, хотя премного просвещён, не менее, пожалуй, вашего, а всё у корчмы трётся, частенько захаживает. Пива не пьёт, водки не берёт. Целыми вечерами чай-гербатку прихлёбывает и всё к Ольге липнет с разными словами. Я видел: такой сладкий делается гувернёр-то...

Несколько минут Черевичник молчал, занятый едой, но вот ложка его застучала о дно миски. Глаза Черевичника уже смотрели не исподлобья:

— Вы вот, барин, всё молчите, а покоя вам, вижу, нет. Задела она вас, сердешная, ишь — насарафанилась. Не первый день уж думаете о ней. И душа ваша к ней потянулась. Оно известно, как это бывает: куда душа потянется, кажется, там только и свет. А кто-то подумает: не ровня. А кто-то иначе подумает: пред Богом все равны. А на мой скудный разум: так она — царица. Не про гувернёра честь! И вся царственность её на лице, а не в звании. И детки её будут цесаревичами... Наук она не проходила, точно, и повадкам господским не обучена. А много ли проку, что другие обучены? Соседских барышень взять, к примеру: и так взглянут, и сяк повернут, и вильнут, и покрутят, и пройдутся — а глядеть не хочется, хоть и дочки господские, — Бог не отметил. А как Ольга пройдётся — сердце замирает.

Так ничего и не сказал Александр Модестович Черевичнику. И хотя тот после памятного случая на молоте числился в людях вольных и приходился Александру Модестовичу кем-то вроде старшего друга, всё же отношения их нельзя было именовать высокой дружбой равных. Дружба между ними была понятием условным настолько, насколько велика была дистанция между потомственным дворянином и простолюдином; с одинаковым успехом их можно было мы назвать и братьями. Как бы то ни было, но своими сердечными волнениями Александр Модестович пока что не хотел делиться ни с Черевичником, ни с кем иным; ничьё взаимопонимание и сопереживание, кроме Ольгиного, не принесло бы ему облегчении. Но Александр Модестович был удивлён проницательности Черевичника. Александру Модестовичу казалось, что чувства свои он уже научился скрывать — если не мастерски, то хотя бы неплохо. Однако после некоторого размышления Александр Модестович подумал, что его умение или неумение скрывать чувства здесь ни при чём, что Черевичник с этими восторженными речами об Ольге мог обратиться и к любому другому. Александр Модестович ошибался, ибо не имел возможности увидеть себя со стороны: чем старательнее он скрывал растущую в нём сердечную привязанность, тем отчётливее эта привязанность была видна, — в лёгкой бледности, какою покрывалось его лицо, когда Ольга, ставя перед ним очередное блюдо, рукой задевала ненароком его руку (неловкость эта происходила от волнения Ольги и порождала в Александре Модестовиче такое же волнение); во взглядах, бросаемых на Ольгу, более продолжительных и частых, чем это было необходимо, во взглядах со значением — с интересом, с грустью, с восхищением; во вздохах, тревожащих грудь вроде бы без причины; во внезапной рассеянности, в романтической задумчивости... Впрочем, кто же не влюблялся! Всем известны признаки этого недуга. Любовь — птица в ясном небе. Как её спрячешь!..

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 96
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?