— На самом деле, сир, то место, о котором вы говорите, принадлежит церкви, — поправил его исполненный чувства долга Маркус.

— Ну, рядом с тем местом, где мы короновались, — нетерпеливо отмахнулся от него Конрад. — Я могу дать ему еще больше, мой милый граф, и скорее всего дам, в своих собственных интересах. Плюс он занимает одну из самых престижных должностей в христианском мире. Думаешь, я готов выдать свою дочь за крепостного?

— Незаконнорожденная дочь, с которой вы никогда не встречались, сир, и которая никогда не будет вашей любимой наследницей, — негромко возразил Альфонс, отведя глаза.

— Мое семя — это мое семя, и нелюбимым оно быть не может! — взорвался Конрад. — Да, Маркус ведет свой род от крестьянина, крепостного, но он мой крепостной, и я возвысил его, как мой отец возвысил его отца. Я могу дать ему герцогство. Я могу создать герцогство, чтобы одарить его. Бог знает, он заслуживает такого возвышения больше, чем кое-кто из присутствующих, которым нечем похвастаться, кроме своего проклятого происхождения… Все еще твой ход, — закончил он, с удовлетворением отметив потрясенное выражение на лице сенешаля.

— Те же самые чувства, по-видимому, испытывал и Альфонс.

— Сир, — сказал он, изо всех сил сдерживая себя, — вы это серьезно? Вы хотите сказать, что сделаете Маркуса — Маркуса! — герцогом?

— Я не сказал, что сделаю. Я всего лишь напомнил, что это входит в мою прерогативу. — Конрад сделал вид, что поглощен игрой в шахматы. — И что он заслуживает этого.

У Маркуса отвисла челюсть.

Альфонс на несколько мгновений замер, переваривая услышанное. Потом он резко встал и поклонился.

— С вашего позволения, сир, я хотел бы продиктовать письмо дочери относительно предстоящей свадьбы. Вы меня извините?

— Конечно. Ясное дело, ты не в состоянии сосредоточиться на шахматах. Вот тебе подарок за «удачную» игру.

Не глядя, Конрад стянул с пальца одно из своих многочисленных колец и бросил его графу. Альфонс, на лице которого возникло оскорбленное выражение, тем не менее поймал кольцо. Конрад мановением руки отпустил его, и граф вышел.

Император и менестрель одновременно повернулись к Маркусу. Тот ошеломленно качал головой.

— Благодари Жуглета, это была его идея, — улыбнулся Конрад.

— На самом деле, сир, это не совсем так, поскольку я всегда искренне считал, что Маркус был бы лучшим мужем для дочери вашего величества, — заметил Жуглет. — В особенности если это могло сделать его герцогом. Герцогом, Маркус!

— Граф — курица по сравнению с петухом-герцогом! И наследство она принесла бы тебе побольше, чем Имоджин из Бургундии…

— Благодарю, Жуглет, но мне не требуется твоя помощь в управлении государством. — Конрад зевнул. — Твои разговоры так на меня подействовали, что я почти склоняюсь к тому, чтобы предложить свою дочь этому Виллему.

— Сир, — залепетал Маркус. — Я хочу… Яне… Мне просто не верится, что…

— Я намереваюсь исполнить все, о чем я говорил, — сказал Конрад. — Но больше никаких дискуссий — пока не придет время.

За окном, из которого с огромной высоты был виден единственный вход в крепость, послышался шум.

— Это, наверно, папский шпион вернулся со своей официальной прогулки по городу, — вздохнул Конрад. — Мой братец, завистливый сукин сынок, любит, когда его люди поднимают шум.

Он взглянул в сторону окна.

Жуглет внимательно посмотрел вниз и с сияющим лицом обернулся к своему господину.

— Это не кардинал, сир. Это посланец Николас вернулся из Доля.

Удостоверившись, что Виллем и его немногочисленная свита с удобством устроились в своих комнатах, Николас поскакал через город и залитые солнцем поля к замку. Дул прохладный ветер, однако коням в любую погоду было трудно подниматься по неровному и в целом довольно крутому склону. Хорошо еще, что Конрад никогда не приезжал сюда зимой.

Во внутреннем дворе грум принял у него тяжело дышавшего скакуна. Оказавшись наконец под защитой стен замка, Николас удовлетворенно вздохнул: он отправился в Доль прямо из сырого, росистого летнего лагеря и уже по крайней мере месяц не спал возле королевского камина. Приблизившись к последнему отрезку своего пути наверх — узким ступеням, грубо высеченным в красноватом песчанике, — он понял, что его кто-то преследует, шаг в шаг, дыша, можно сказать, в затылок. Он остановился и резко повернулся, автоматически вскинув для защиты руку, и увидел, как поспешно отпрыгнул менестрель, едва не сбив с ног двух прачек.

— Что тебе надо? — спросил Николас, опуская кулак. Жуглет вскинул острый подбородок в сторону лестницы, и они начали медленно подниматься. Слева вздымалась крепостная стена, справа уходила вверх огромная главная башня, и возникало ощущение, будто узкая лестница с обеих сторон огорожена.

— Что ты скажешь Конраду? — спросил по дороге Жуглет.

— Виллем прекрасный человек… обаятельный, порядочный, скромный. Уверен, дамам он понравится.

— Не только дамам, надо полагать, — криво улыбнулся Жуглет.

Николас пожал плечами.

— Кроме того, он превосходный наездник и охотник, что выяснилось на пути сюда. Он убил медведя, который чуть не задрал наемную лошадь. Немного простодушный, пожалуй, — стоило посмотреть на его реакцию, когда мы подъехали к городу и он впервые увидел замок. Чувствуется, что он… скромного происхождения. Но все равно производит глубокое впечатление.

— Несомненно. А она?

Николас еле заметно улыбнулся.

— Прекрасная девушка и очень обаятельная. Однако должен заметить, весьма и весьма своенравная…

Предвидя подобный ответ, Жуглет уже развязывал свисающий с пояса кошелек.

— Нет, она не такая.

Замедлив шаг на узком повороте, откуда открывался вид на зеленый склон, менестрель достал из кошелька серебряную монету с отпечатанным на ней довольно смутным изображением Конрада. Николас остановился и удивленно вскинул бровь.

— Это взятка? Ты хочешь, чтобы я солгал его величеству?

— Нет, просто забудь кое о чем упомянуть. У меня найдется еще, если потребуется.

Николас недоуменно уставился на Жуглета.

— Обычно ты до таких вещей не снисходишь. Я знаю, что ты интриган, Жуглет, но, как правило, ты действуешь тоньше.

Они пропустили рыцаря, который спускался из арсенала.

— Если это комплимент, Николас, я его не принимаю. И предлагаю пари. Дай мне шанс попытаться с одного раза угадать, почему она проявила, как ты выразился, своенравие. Если я окажусь прав, ты не станешь рассказывать Конраду о том, что она вела себя… не слишком сдержанно. Если же нет, доложишь все как есть.

Вопреки собственному желанию Николас не сдержал улыбки.

— Я расскажу ему обо всем, что считаю важным, но пока еще мне самому до конца неясно, что сюда входит, а что нет. Ладно, согласен. Итак, твои предположения?