Только пять лет спустя меня вдруг как обухом по голове ударило — удар был тяжелый, точь-в-точь как то свинцовое сердце Даррена: а ведь я и в самом деле виновата в том, что произошло, — и все остальные виноваты. Потому что и в самом деле были вещи, которые мне следовало ему сказать. А когда Брайан Уиллис пошутил на математике, что Даррен опоздал, потому что кто-то в душевой уронил мыло, мне бы следовало встать и расквасить его распухшую конопатую рожу.

Вот она — моя тайная мотивация, мое душераздирающее оправдание, мое желание наверстать с Иэном то, что не было сделано тогда. Едва ли мне удалось бы убедить суд присяжных, что одного этого довольно, чтобы оправдать мой поступок. Но, думаю, история с Дарреном сделала меня более злым человеком. Уж с этим-то вы должны согласиться: несмотря на комфортную жизнь и чувство юмора, я все-таки была довольно злой. Мне доставляло удовольствие обвинять других во всех грехах. Когда я слышала об идиотах вроде пастора Боба, меня просто распирало от ярости. У меня внутри все буквально клокотало. Даже недели спустя, сидя за рулем автомобиля, я с такой страстью перемывала кости всем пасторам бобам на свете, что водители ехавших впереди машин, глядя на меня в зеркало заднего вида, наверняка думали, что моя прочувствованная тирада адресована бывшему любовнику.

Каждое утро по дороге на работу моя ругань в адрес пастора Боба прерывалась появлением Джанет Дрейк, бегущей по Воксвинг-авеню в любую погоду — даже когда тротуары были покрыты льдом. Должно быть, я видела ее каждый день два года подряд, просто мне никогда не приходило в голову, что всякий раз это был один человек — в том же розовом спортивном костюме, с теми же острыми локтями, — до тех пор пока я не повстречалась с ней лично. Она всегда бежала в северном направлении — возвращалась откуда-то домой. От их дома можно было пешком дойти до библиотеки, но я каждый раз встречала ее в таком месте, откуда мне оставалось ехать до работы еще минут десять. Интересно, сколько это было в милях? И сколько она уже успевала пробежать до нашей встречи? В спортзале я тоже часто ее встречала: она была там в пятнадцать минут седьмого, когда я приходила в зал после работы; и в семь часов, когда я пулей пролетала мимо ее беговой дорожки, надеясь, что она меня не узнает, она все еще была там. Когда же она успевала портить Иэну жизнь?

— Мисс Гулл?

— Да, Иэн?

Он навалился грудью на мой стол и едва его не опрокинул. Соня была наверху, в последнее время она все чаще оставалась там, пока Иэн выбирал себе книги. Я ломала голову, в чем тут дело: то ли она так безоговорочно доверяет Иэну, то ли ей просто наплевать на указания Джанет Дрейк. Соня по-прежнему наивно полагала, что Иэн здесь у нас каждый раз играет в «Миссию Ноя». С тех пор как установились холода, Иэн разработал новую систему транспортировки книг: одну он заталкивал в штаны спереди и одну — сзади, и под зимней курткой их не было видно.

— Вы будете работать на Рождество?

— На Рождество? — переспросила я. — Нет. С двадцать четвертого по двадцать шестое библиотека закрыта. Так что сегодня последний день, когда можно взять книги.

Он сполз на пол, и теперь мне его не было видно.

— То есть вы не работаете не только на Рождество, но и в два других дня тоже? — произнес он в отчаянии. — То есть библиотека закрыта целых ТРИ дня?

— Боюсь, что да.

Иэн снова стоял, лицо у него было красное и сморщенное, как у младенца, который собрался разрыдаться. Он с намеренной театральностью закрыл лицо руками и отвернулся от меня.

— Иэн, это всего лишь три дня. — Я попыталась его урезонить.

Он громко и часто запыхтел, плечи быстро заходили вверх-вниз в такт учащенному дыханию.

— Иэн? — позвала я.

— Это НЕСПРАВЕДЛИВО! — закричал он во весь голос, и какая-то мама, читавшая своему малышу книжку в углу на ковре, оглянулась посмотреть, что произошло.

— Иэн.

Я вышла из-за стола и положила руки ему на плечи. Он дернулся в сторону и освободился от моих рук. Мне доводилось видеть, как он устраивает сцены Соне, и Софи Беннетт недавно рассказывала, что учителя в этом году жалуются на него больше, чем обычно, но со мной он никогда не позволял себе подобных выходок. Я наклонилась и попыталась в щелке между руками разглядеть его лицо. Он не плакал, просто громко пыхтел и тяжело вздыхал.

— Послушай, Иэн, — сказала я. — Ведь ты же можешь взять побольше книг прямо перед закрытием и принести сразу после праздников.

— Нет, не могу! — крикнул он. — Потому что потом мы уедем! Почти на целую неделю, до самого Нового года, и мама проверит мой чемодан! Поэтому мне придется набрать у вас дурацких книг вроде «Братьев Харди», и потом, мне ведь нельзя брать за один раз больше десяти книг, потому что мне сейчас десять.

Во многих семьях есть такое правило: дети, которым пять лет, берут в библиотеке пять книг, шестилетки — шесть, и так далее. Он прислонился к большому дереву в горшке, стоявшему у стены у него за спиной, и горшок угрожающе пошатнулся.

— По-моему, десять книг — это вполне достаточно, разве нет? Если их будет больше, чемодан станет совсем неподъемным.

— Больше мне мама ни за что бы не разрешила положить, потому что она никогда и ничего мне не разрешает!

— Сурово, — вздохнула я и вернулась за стол.

Иэн выглянул в щелку между пальцами, чтобы убедиться, что я все еще смотрю на него — я смотрела. Около минуты он общипывал листья у несчастного растения и громко дышал, а потом с топотом прошагал к полке с мифологией.

Вернулся он с первыми десятью частями «Близнецов Бобси»[42].

— Там внутри такой же идиотизм, как на обложке? — спросил он.

— В общем, да, — ответила я.

— Превосходно.

В конце рабочего дня перед моим столом возник Гленн с библиотечным экземпляром сборника «Тысяча лучших свиданий».

— Выбирай любое, — предложил он.

Я не приглашала его как-нибудь заглянуть ко мне на работу, и его самоуверенность меня слегка разозлила. Со дня концерта мы встречались уже несколько раз, к тому же он засыпал меня электронными письмами, но в последнее время я отвечала на них очень лаконично. Было в нем все-таки что-то чересчур прилизанное — ну, например, вот эта его манера задавать вопросы из руководства для романтических свиданий, составленного журналом «Джи-кью», типа «Расскажи о своем любимом детском воспоминании». Или привычка появляться откуда ни возьмись и сверкать своими клавишами-зубами.

К счастью, в детском отделе в этот момент никого не было. В тот день у меня было несколько отчаянных и безрезультатных запросов на «Полярный экспресс»[43]и «Рождественскую ночь»[44], но сейчас на нашем этаже было пусто.