— На, Привеши, бери, сколько хочешь, — предлагает он, — пусть все деньги пропадут пропадом, лишь бы ты не расстраивалась…

Прива смягчается и наконец берет пачку банкнот, которые муж без счету сует ей в руку.

— Ну, теперь все хорошо? — спрашивает счастливый реб Хаим Алтер и, не стесняясь слуги, гладит ее по лицу.

— Выпей чаю, Хаимче, — говорит подобревшая Прива, — скоро похолодает.

Реб Хаим Алтер пьет чай большими глотками, в восторге от того, что в доме снова все хорошо, мило и счастливо. Затем он принимается просматривать счета и бухгалтерские книги за всю неделю. Слуга Шмуэль-Лейбуш помогает ему в этом. Долгое время они сидят над стопками бумаг, ищут, подсчитывают, путаются и вязнут в канцелярской работе. Реб Хаим Алтер сам ведет свои расчетные книги. По обычаю лодзинских еврейских купцов записи он делает на смеси онемеченного идиша и неграмотного древнееврейского. Записи делятся на разделы «взял» и «дал». Но реб Хаим Алтер не слишком хорош в счете. Его слуга тоже не великий знаток мелких буковок. Реб Хаим Алтер — ленивый и рассеянный любитель комфорта. Бухгалтерию он ведет небрежно, лишь бы поскорее от нее отделаться. Он рассовывает по карманам бумаги и счета, которым место в бухгалтерских книгах, но которые вечно попадают в соответствующие разделы с опозданием. Книги у реб Хаима Алтера какие-то кривые, в заплатах из вписанных вкривь и вкось цифр и примечаний, которые он сам потом не может разобрать. За неделю набирается множество счетов, и требуются часы работы, чтобы привести все бумаги в порядок. Но бумаги перепутаны, над ними нужно ломать голову, а реб Хаим Алтер ленив и ничто так не выматывает его, как необходимость работать головой. Он не любит думать и, помучившись немного со своей бухгалтерией, откладывает ее в сторону и приказывает слуге взять фонарь и идти с ним в ткацкую мастерскую, расположенную в глубине двора.

— Чем меньше подсчетов, тем больше везения и благословения, — говорит он слуге. — Не так ли, Шмуэль-Лейбуш?

— Точно так, реб Хаим Алтер, — заискивающе кивает головой слуга. Он зажигает свечу и фонарь.

Во дворе слышно, как в мастерской непрерывно стучат ткацкие станки. Реб Хаим Алтер любит свою ткацкую мастерскую. Это вам не запутанные счета, которые так его выматывают, над которыми надо мучительно думать. Это дело простое. Реб Хаим Алтер знает, что чем больше стучат ткацкие станки, тем больше дохода они приносят. Чем больше ткачи работают, тем лучше для дела.

На исходе субботы ткачи работают дольше, чем в обычные вечера. Им надо наверстать работу, которую они не сделали в субботу. Они сидят, эти пятьдесят ткачей, и прилежно ткут женские платки при скудном свете приклеенных к станкам сальных свечей. Свечи для работы они должны покупать на собственные деньги. Такой порядок завели первые хозяева ткацких мастерских, мелкие мастера, державшие по два-три подмастерья. И хотя ткацкая мастерская реб Хаима Алтера большая, здесь все еще сохраняется этот старый обычай. Реб Хаим Алтер терпеть не может нововведений. Он любит вести дела так, как их вели отцы и деды, — по-еврейски. Именно поэтому, кстати, он не переходит на паровые машины, а продолжает работать с ручными станками. Люди убеждают его перейти на машины. Ему говорят, что с машинами можно здорово разбогатеть. Но он не хочет.

Он поддерживает в своей мастерской еврейские обычаи. На дверях прикреплены мезузы. В складском помещении, среди тюков шерсти и ящиков, он даже велел установить маленький пюпитр и прибить жестяную менору, чтобы рабочие могли читать там минху и майрев в миньяне. Таким образом, евреи могут провести общественную молитву, не тратя времени на хождение в синагогу. Зимой, когда они приходят на работу затемно, так что еще нельзя читать утреннюю молитву, они произносят здесь, на том же самом складе, и шахрис.

Реб Хаим Алтер следит за тем, чтобы его рабочие блюли еврейские обычаи. Его молодой наемник не будет работать без шапки даже в самую сильную жару. Надо носить ермолку или хотя бы бумажный пакет — главное, не сидеть с непокрытой головой. Арбоканфес тоже обязателен. Реб Хаим Алтер следит и за тем, чтобы молодые парни не подстригали бородки, не надевали пиджаки. Он знает, что евреи спаслись из египетского рабства, потому что не меняли своих обычаев, языка и одежды. Он знает из святых книг, что грех заразителен, как чума, Господи спаси и сохрани! Он знает, что одна паршивая овца может испортить все стадо. И он не позволяет никому из молодых подмастерьев одеваться на немецкий манер.

— Если бы я хотел иметь здесь иноверцев, — говорит он своим рабочим, — я бы мог взять настоящих иноверцев, необрезанных, и работать на паровых машинах. Тот, кто хочет работать у меня, обязан быть евреем.

— Чтоб вы были здоровы, реб Хаим Алтер, — заискивающе говорят ему старые ткачи, тощие, скрюченные евреи с бесцветными бородами, бледными изможденными лицами и красными от постоянной работы в потемках глазами.

Зато реб Хаим-Алтер делает пожертвования синагоге ткачей «Ахвас реим»[36], что стоит в Балуте, зажатая низенькими домишками рабочих и дощатыми заборами угольного склада. Кроме того, он нанял меламеда, чтобы тот занимался с его людьми по субботам после полудня: летом — Мишной, а зимой — «Борхи нафши»[37]. Это очень ученый меламед, он тонко разбирается в делах грядущего мира. Он сидит в тесной маленькой синагоге среди усталых, сонных ткачей и рассуждает о глупости человеческой жизни и ничтожестве человеческого тела.

«Откуда ты пришел?» — произносит он с печальным напевом по-древнееврейски и немедленно, с тем же напевом переводит на простой еврейский язык: «Откуда ты пришел, человек?» «Из зловонной капли», — отвечает он по-древнееврейски и вновь переводит. И опять по-древнееврейски: «Куда ты идешь?» Затем перевод. Затем ответ: «В место тления и червей»[38], по-древнееврейски и в переводе…

Поодаль, вокруг Балута, простираются открытые поля, на вольных лугах пасутся лошади еврейских извозчиков. Извозчики лежат, развалившись в траве, и дремлют. За лугом начинается душистый и тенистый сосновый лес. Но ткачи из мастерской реб Хаима Алтера туда не ходят, потому что он спрашивает у меламеда, кто из рабочих отсутствовал в синагоге в субботу после полудня. Тех, кто пропускает урок несколько раз, реб Хаим Алтер увольняет, потому что еврею не подобает в святой субботний день шляться по полям и лесам, куда приходят иноверцы, легкомысленные девицы и всякий сброд. Там говорят глупости и оскверняют субботу. В святой день каждый еврей должен изучать Тору, как это делает он, реб Хаим Алтер. В субботу после полудня он сидит на веранде своей виллы и читает святые книги или ведет беседы о еврействе с хасидами. Святая Тора учит, что, когда еврей идет по дороге, видит дерево и говорит: «Как прекрасно это дерево!» — он совершает смертный грех. А рабби Овадья из Бертиноро[39]даже считает, что такой еврей заслуживает смертной казни. Нет, еврей не должен тратить время на глупости. Это не доводит до добра. От всех этих прогулок евреи становятся ленивыми, работа им в голову не идет, а на исходе субботы надо работать долго, до полуночи, чтобы наверстать то, что упустили в святой день.