Вот толстый том еще об одном убийстве, но переведенный на английский. Утеха доцентов кафедр сравнительного литературоведения и культурной истории, семиотики тож, если таковые еще остались, – здесь отправляют на тот свет не кого-нибудь, а великого семиотика, а мы-то думали, что сам попал под машину. И понеслось. Трупы здесь, трупы там. Париж, 1980-й, ветеран Миттеран, элегантный Жискар, лысый команданте Мишель, депилированная грудь некоего нового философа, болгарские теоретики, Болонья, Умбертово эхо, итальянские анархисты, очень красные бригады, очень красное вино, пузырится просекко и структуралистский жаргон, герой одного старого американского романа в качестве одного из главных героев этого, совсем нового. О другом герое хочется спеть: «Как ныне сбирается вещий Баярд». Грубая и ужасно смешная книга, но, как и в случае шуток мистера Бина, одноразовая. Убираем к английским тетушкам. Туда же отправим ирландского племянника тетушек, безупречно отпечатанного в пижонском издательстве, он неторопливо эссеизирует банальности, несчастный депрессант катится по жизни на колесах антидепрессантов, ах, ушла моя девушка, покончим же с собой, нет, сначала перечтем Джоан Дидион и восхитимся той, что так непохожа на меня, лысеющего задрота, и только потом покончим с собой, нет, вот еще надо пару слов о Зебальде, ну да, и Сирил Коннолли, ленивец, ах, как хорошо быть ленивцем и не зарабатывать на жизнь пером, но жизнь, да, стоит ли она того? мигрени опять же мучают меня, как жить дальше? как умереть половчее, чтоб дальше не жить? Вот в чем вопрос. Я остановился на 88 странице и дальше не продвинусь никогда. Но не отдал книгу, в Х. некому. Подарю знакомому восточноевропейскому интеллектуалу, чтобы не слишком-то жовиальничал. Завернул в пакет с надписью Huawei и уложил в нижний левый угол разверстого на полу чемодана.

B. Прочитанное, потенциально подлежащее перечтению. Да, но исключительно потенциально, на крайняк, как жмущие пальцы кожаные ботинки, оставленные на случай катастрофического голода. Тоже перевод на английский, то же пижонское издательство. Энергичная восточноевропейская тетенька любит путешествовать. Обожает аэропорты (любопытные описания этих монструозных стеклянных пузырей, гигантских сосудов, к которым присасываются железные птицы, чтобы поглотить или извергнуть очередную партию пассажиров). Еще – обсессия по поводу консервации мертвых тел или отдельных частей тела, а также органов. По этому поводу несколько – сегодня неизбежных – историй о знатных анатомах и прозекторах прошлого, а также сюжет о нынешнем, недавно покинувшем наш мир революционере в области сохранения неживых тканей. Вещи познавательные, но уже не возбуждает. Сейчас все кому не лень, носятся с трупами. На Западе, конечно. Вот он, закат. Китайцам все равно: они за деньги поставляют тела казненных одному европейскому господину, который сдирает с трупов шкуру и выставляет на наше обозрение то, из чего мы состоим. За деньги, конечно. Так что Маркс не прав: не товар-деньги-товар, а другая схема. Деньги, выплаченные европейским господином китайцам, – товар в виде выставки несвежих, но освеженных человеческих тел, – деньги, вырученные от продажи билетов европейским господином. Но все-таки главная тема этой книги – перемещение не мертвых тел (и их частей), а живых. Путешествия, побеги, убеги. И есть несколько отличных историй об этом. Капельница последнего милосердия, ради которой пришлось прилететь с другого конца мира. Профессор, читающий зажигательные лекции о мертвой культуре пассажирам морского круиза, становится мертвым при виде виннопенного; пока был жив, он, перед тем как испить вина из чаши, опускал в нее пальцы, потом торжественно брызгал вокруг, произнося ритуальные фразы на непонятном языке. Вот этот кусок стоило бы перечесть, я уверен, что автор была знакома с моим – покойным ныне – знакомым профессором С., который, собираясь выпить, проделывал всякий раз именно этот ритуал. Отложим на столик, потом придумаем какую-нибудь книжную полочку. Книжная полка Поднебесного Экспресса.

C. Прочитанное, перечитанное много раз, подлежащее перечтению. История одного юного немецкого кораблестроителя, который приехал навестить родственника в медицинском учреждении и застрял там на семь лет. Неспешная жизнь на медленной дороге к смерти, после которой труп со свистом отправляют в мир здоровых для совершения соответствующих ритуалов. Все, что нужно для счастья: безделье, изобилие отличной еды и замечательного алкоголя, длинные обстоятельные разговоры об отвлеченном, но на самом деле насущном, куда уж насущнее, любовные интрижки в замкнутом пространстве, долгие прогулки, чистый снег, чистый воздух. Персонажи постепенно вымирают, некоторые уезжают, герою уже почти не с кем поговорить, и в конце ничего не остается, как только вернуться в мир здоровых и там с честью погибнуть на войне. Книга о болезни, каковая есть содержание жизни, о жизни как болезни и о том, что избавиться от болезни – значит умереть. Книга post mortem. Я взял ее с собой в город X., чтобы проводить за ее перелистыванием долгие пустые вечера, которые предвидел и которые действительно наступили, составив реальное содержание моей жизни там; будто догадывался, что буду лежать на черном диване меланхолии в гостиной скверной съемной квартиры и читать о том, как молодой немецкий кораблестроитель лежит на балконе, в шезлонге и то читает книги о биологии и теологии, то просто смотрит в снежную тьму и думает непонятно о чем, то есть понятно – об устройстве мира, он, как выразился гениальный русский переводчик романа, «правит». Х. стал моей волшебной горой, я правил почти каждый вечер, так пролетел год, я и не заметил. Мое купе вполне приспособлено для этого, даже еще в большей степени; в Поднебесном Экспрессе кормят, поят, да и поговорить, в сущности, можно медленно и о разном. Только вот никто не болеет здесь; значит, не живет. Или все-таки?

D. Недочитанное, подлежащее дочитыванию. Еще один неторопливый немецкий роман, но длиннее и шире, роман без берегов. Я осилил больше тысячи страниц, примерно тысяча еще осталось. Чем все кончится, не знаю, но, на чем все держится, понятно. Есть два мертвых тела. Одно вначале – некоей юной девушки, странным образом исчезнувшей на корабле во время плавания. Ее ищут, особенно стараются ее отец и ее жених. Не находят. Происходит авария, корабль тонет, эксжених (или как это назвать – «превдовец»?) вступает в любовные отношения со столь же юным моряком, который, как выясняется, девушку убил. В конце концов – повествование забегает вперед, почти к финалу, чтобы потом равномерно и периодически возвращаться к разным хронологическим пунктам между исходной и конечной точками – повествователь, он же эксжених, живет уединенно на северном острове, в хуторском доме, в одной из комнат стоит огромный сундук, в сундуке лежит тело мертвого эксморяка, наверное, набальзамированное или что-то в этом роде – тут уж я не специалист, надо звать энергичную восточноевропейскую любительницу путешествий и анатомичек. Герой живет в пространстве между двумя трупами – исчезнувшим в морской пучине и всегда присутствующим рядом с ним. Живет между двумя мертвыми любовями. Еще там много интересного про музыку – роман не какой-нибудь, немецкий все же, а автор и вовсе зарабатывал на жизнь починкой и настройкой церковных органов, – а также про нравы жителей отдаленной норвежской деревни. Интересно, если набальзамированное тело спрятать вот под эту купейную полку и ехать на ней все семнадцать дней, что будет? А ничего не будет. Есть еще одна книга, написанная немцем, но на английском. Немец был коммунистом и гностиком разом, сходился в начале тридцатых на кулачках с нациками, после 1933-го бежал в Британию и стал великим буддологом. За мемуарами буддокоммуниста я гоняюсь уже много лет, а его более конвенциональные сочинения всегда присутствуют в моей персональной ротации перечитывания. Перед отъездом в Х. выпала вот эта, наверное, самая лучшая, для такого простака, как я. Я и взял. Перечел благонамеренное предисловие коллеги автора, мизантропическое предисловие автора, главу об общеизвестных основаниях этой религии (религии?), главу о монашеском буддизме, главу о народном буддизме, главу о «Школе Древней Мудрости», главу о «Школе Новой Мудрости», главу о буддизме веры, главу о йогачаринах, но потом застрял. В Х. я ходил в буддийские храмы и монастыри самых разных школ, наблюдал монахов, поющих мантры и играющих в пинг-понг, толпился среди зевак в проходных храмовых дворах, фантазировал, о чем просят в записочках и что загадывают, ставя дымящиеся палочки и свечечки, развлекался сравнительным анализом выражения лиц и длины мочек ушей разных будд, даже вкушал веганскую еду, прекрасную, прекрасную, в одном из монастырей, но все это не имело никакого отношения к тому, что написано в книге энглизированного немца. Помнится, я рассердился. Я всегда думал и продолжаю думать, что буддизм – это о том, что ничего нет. А буддизм в городе Х. был о том, что все есть, даже избыточно много всего есть. Наверное, потому рассердился, что невнимательно читал главу о народном буддизме и так и не дошел до главы «The Tantra, or Magical Buddhism» – и особенно до последней, с немыслимым для наших времен, изъеденных ржавчиной корпоративного жаргона, названием «Non-Indian Developments». Сегодня так назвали бы британскую строительную компанию, что возводит дома и жилые кварталы для скрытых расистов, не желающих обитать рядом с выходцами с Индостана. Что же, перечтем и это. Но вот интересно – почему я не помню почти ничего, хотя книга-то выпадала в ротации уже раза три? Ну да, ничего нет, значит, и памяти нет. Ах да, вот еще одна: швейцарец пишет о меланхолии. Читал перед сном, между ритуалом «правления» на черном диване и провалом в черную пропасть сна. Прекрасная нудная скучная книга, принимать по паре страниц каждый вечер. Швейцарец прежде, чем стать классиком гуманитарных познаний, выучился на доктора, отец его тоже был доктор, именно он был вызван к еще одному немецкому писателю, который умирал в Женеве. И умер. И отец швейцарца принял последний вздох того, кто сочинил героя, который хотел отменить реальность, а вышло так, что реальность отменила того, кто сочинил этого героя. Впрочем, кого она только ни отменила и не отменит – эта ваша реальность.