Густав сел, потирая виски. Он опустил голову и что-то пробормотал.

— Что ты сказал? — не расслышал его хирург.

— Я не идиот, — повторил странник громче. — Всю жизнь я колесил по дорогам, дрался, боролся, выживал, умирал. Это — моя жизнь. И она полноценная, потому что в ней действуют самые простые и всем понятные правила. Естественные правила. Ты же говоришь мне о том, что иначе, чем вы, высшая раса лунатиков, жить нельзя. Можно, хирург, еще как можно!

— Вытерпеть максимум шестьдесят — семьдесят лет и умереть, так и не узнав, что происходит вокруг на самом деле. Влачить тупое существование. Но как жить тем, кто понимает, в кого мы вырождаемся? Ты не видишь ничего дальше своего носа, странник. Я ткнул тебя в дерьмо, а ты продолжаешь бормотать про ноздри и про то, что их можно заткнуть ватой.

— Может, дело в том, что я не хочу, как ты сказал, видеть дальше своего носа?

— Для тебя это непозволительная роскошь. Ты важен для тех, кто гораздо дальновиднее тебя. Ты им нужен. И без тебя, если хочешь знать, у них вырисовываются некоторые проблемы, пусть это потешит твое самолюбие.

— Зачем я им? — Густав не поднимал головы. Голос его по-прежнему звучал глухо.

— Затем, что ты не совсем человек. Ты как бы ступил одной ногой за черту, застрял посредине. Стал чужим среди своих. Легион игнорирует тебя, ты ведь встречался с ними. И выжил.

— Случайно. Или ты намекаешь, что эта хрень в мозгу впиталась в меня, как машинное масло в рубаху, и теперь я вроде как часть Легиона?

— Точнее и не скажешь, — улыбнулся хирург. Он перестал вести себя как наставник. Его лицо вновь стало приветливым. — Точнее и не скажешь.

Густав распахнул заледеневшую дверь корабля, осыпав себя и пол салона щедрой порцией легкого морозного снега. И пока Кир искал талисман, странник стоял снаружи, размышляя над тем, что у него в голове. Либо же думая тем, что у него в голове.

Кто знает, что произошло за пару десятков лет с частью того, что когда-то называлось легионером. Странник знал, как окрашивается язык после порошковых соков. Как воняет утром моча после принятого вечером алкоголя. Как желтеют зубы и пальцы у табачных курильщиков. И он знал, что не может остаться без последствий помещение в организм чужеродной материи из иного мира.

Хирург сказал, что передатчик или растворился в мозге, или его что-то разрушило изнутри. Он не сказал прямо, но странник понял, о чем идет речь. Плоть легионера выжгла чересчур нежный, как оказалось, передатчик, буквально распаяв его на искусственные нейроны. Осталась связь, передающая местонахождение носителя. Но в остальном легионер уничтожил передатчик изнутри, заменив его… Чем?

А вдруг передатчик активизировался и прервал самую ужасную, какую только мог придумать человек, слежку? Невероятно.

Ведь, грубо говоря, странник получил преимущество — он оказался вне игры. Легион его не трогает, МКГ с ее аппаратурой на Луне тоже не у дел. Густав относительно легко выиграл схватку с тремя воплощениями коровьих улиток, и два из них — чуть ли не важнейшие звенья, выше только Легион.

Густав внимательно посмотрел на свои руки. Он никогда не задумывался об этом, потому что не было времени и особых причин. Но вопрос назрел сам собой: как он может так метко стрелять без тренировок? Все патроны, что у него имелись, он знал наперечет и не тратил понапрасну. Основные навыки ему дал отец, вместе они иногда целые вечера проводили за стрельбой по разным неживым или живым мишеням. Отец удивлялся, как быстро его сын усваивает уроки, превосходя самого отца. Удивлялся — и, наверное, записывал это, отсылая куда следует.

С той поры минуло много лет, странник почти не практиковался. Стрелял же каждый раз отменно.

Странник вспомнил, что моментально реагирует на опасность. Как будто за него решает кто-то иной, кто сидит внутри него и дергает за необходимые рычаги.

Неведомый управляющий. Водитель водителя. А попросту — легионер!

Неужели Густав каким-то образом приобрел свойства легионера? Он помнил, насколько быстры и резки эти твари. В этом его догадки подтверждались. А что, если эта замороженная субстанция не только увеличивала объемы энергии в несколько раз, но еще и улучшала какие-то особенности человеческого мозга?

Что, если отец Густава знал об этом? И хотел превратить своего сына в кого-то другого, но не человека.

Странник вдруг начал вспоминать, как отец вел себя в те моменты, когда Густаву снились кошмары. Мать всегда утешала, целовала и гладила прохладными руками его горячий лоб, шепча ласковые слова. А вот отец всегда… спрашивал:

«Что ты видел, Гус?»

«Бесконечность».

«То есть что-то без конца и края?»

«Да. Но… я не знаю, как объяснить, пап. Там нет ничего… постоянного. Ни начала, ни конца, ни высоты, ни длины, там так страшно!»

«Это просто кошмар. Кошмар. А голосов ты никаких не слышал?»

«По-моему, нет. — Маленький Густав прижимался дрожащим телом к сильной руке своего отца и закрывал глаза. — Там одновременно пусто и тесно. Я не могу понять, как это так, пап?»

«Успокойся. Не забивай себе голову. То был сон».

Отец тоже гладил Густава по голове. Но не так, как мать, а формально, безучастно. Неужели он только притворялся заботливым родителем, оставаясь ученым, безжалостно стремящимся к своей цели и использующим для их достижения методы, от которых у нормальных людей волосы встали бы дыбом!

«Но мой отец — хирург, — подумал Густав. — Человек, у которого изначально нет принципов, а есть задание и вера в то, что он вместе с единомышленниками спасет человечество».

Спасение человечества — цель действительно благородная. Да и звучит здорово, гордо, величественно. Кир прикрывается ею, как надежным щитом, потому что кто посмеет спорить на подобную тему? На кону стоит судьба всей цивилизации, а тут — ты, дикарь, со своими мелкими, ничтожными проблемами.

Густав с удивлением понял, что, с точки зрения Кира, он — действительно дикарь. Человек, не знающий, что происходит вокруг, не интересующийся ничем, кроме того, что творится у него под носом, не видавший ничего, кроме собственного двора, максимум — города. Хирург имел полное право относиться к нему как к самому низшему сорту людей.

Ну и что из этого следует? В конце концов, это его жизнь, от начала и до конца. И, в отличие от кошмаров, ее пределы реальны. Финал уж точно существует. И за финал можно побороться.

Густав совсем не пешка в чужой игре, как может показаться на первый взгляд.

Кирилл выбрался из корабля, держа в руках талисман. То, за чем охотился странник по приказу голоса из МКГ, оказалось довольно скучным и невзрачным предметом, квадратным плоским куском пластика размером в две пачки сигарет.

— Под пассажирским сиденьем лежал, — сказал Кир. — Как я и думал.