Давно ушли в вечность морские бои времен Ушакова и Нельсона, но многие их приемы еще живут в тактике парусных гонок, в частности — лувинг.

…Фрегат догоняет врага с наветра. Дюйм за дюймом, фут за футом громада его парусов заслоняет противника, «отнимает ветер». У противника обвисают паруса, он не может маневрировать, ему не уйти от абордажа.

Короткая команда: «Марсели и крюйсель — на стеньгу!»

Паруса разворачиваются так, что ветер наваливает фрегат на противника.

В пушечных палубах — крики, топот. Залп всех орудий подветренного борта обрушивается на врага. Заброшены абордажные крючья. Интрепель — в одной руке, кортик — в зубах, тяжелые пистолеты — за поясом, и, хватаясь свободной рукой за что попало, разъяренные бойцы прыгают на вражескую палубу…

Но противник не позволит так просто отнять у себя ветер. Как только вы станете его догонять, он начнет приводиться к ветру, чтобы стать поперек вашего невооруженного носа, угрожая всеми бортовыми пушками. Это и есть лувинг — мера против обгона с наветра.

Вам приходится тоже привестись к ветру, но вы теряете при этом скорость, а противник снова уваливает на старый курс, и все повторяется снова и снова…

«Меконг» жал противника, противник лувинговал, и команды обеих яхт в азарте забыли об остальных участниках гонок. И, когда «Меконг» вырвался наконец вперед, почти все другие яхты, обогнав их, уже огибали второй знак и выходили на фордевинд, поднимая белые «пузыри» огромных овальных спинакеров — специальных парусов для прямого курса.

— Препятствие на курсе! — крикнул Юра, привстав на одно колено и вглядываясь вперед. — Две шлюпки по носу стоят без хода!

«Меконг», покачиваясь, сближался с двумя шлюпками. В одной из них — моторном катере — сидел человек в соломенной шляпе. Оттуда доносился звук работающего мотора, но катер не двигался с места.

Вторая шлюпка, стоявшая поодаль, была пуста.

— Эй, на моторке! — заорал Юра, перегибаясь через борт. — Дорогу!

Но человек в соломенной шляпе не слышал. Он встал, прошел на корму катера и резко взмахнул рукой, будто отгоняя кого-то, хотя вокруг никого не было видно. Потом быстро взглянул на приближающуюся яхту и снова отвернулся. Моторка резко качнулась, и тогда он сердито закричал, и до ушей экипажа «Меконга» донеслось:

— Прекратите, или я…

В этот момент произошла неприятность. Иногда можно поверить, что природа активно враждебна человеку. Иначе чем объяснить, что ветер «издыхает» в середине воскресного дня, в самый разгар парусных гонок?..

Паруса заполоскали и безжизненно обвисли. Пробежав еще немного по инерции, «Меконг» остановился в полукабельтове[3] от моторки.

— Всё! Команде загорать, — сказал Юра. —Сплошной кабак сегодня, а не гонки!

Посвистывая, он поскреб ногтями гик, потом бросил за борт десять копеек, но и эти освященные столетиями средства не вызвали ветра.

— Прошу засвидетельствовать: я сделал все, что мог, — официальным тоном сказал Юра. И, растянувшись на баке, заунывно запел:

Речка движется и не дви-жется, Хуже не было в жизни дня. Неудобно мне громко высказать То, что на сердце у ме-ня…

Глава восьмая,

в которой Вова рассердился на электричество, но успокоился, подумав о зернистой икре

Кто сыщет во тьме глубины

Мой кубок и с ним возвратится безбедно,

Тому он и будет наградой победной.

Ф. Шиллер, «Кубок»

Николай поглядел на далекий берег, на вписанный в голубое небо брус холодильника и сказал негромко:

— А ведь это то самое место, где мы женщину подобрали. Помните?

— Нет, — сказал Юра, — мы не помним. И место не то. И женщины никакой не было.

Николай скосил глаза на друга и ничего не ответил.

— Надо бы нам, товарищи, четвертого человека в команду, — проговорил Привалов. — Одному на стакселе и бакштагах трудно работать. Потому и отстали.

— Валерка Горбачевский набивался однажды, — сказал Николай. — Взять его, что ли?

Вдруг стало очень тихо: на катере остановился мотор. Оттуда донеслись обрывки странного разговора:

— …Первый сюда пришел… Все, что найду, мое.

— Глупости! Море принадлежит не вам, а всем…

— А вот я тебе покажу, кому принадлежит…

Моторка снова закачалась, человек в соломенной шляпе замахал руками.

— С кем он там разговаривает? — Николай внимательно посмотрел на моторку. Затем принес из каюты бинокль и навел на соломенную шляпу. — Так и есть! Чувствую, что знакомый голос. Борис Иванович, это Опрятин.

— Передайте ему привет, — проворчал Привалов.

— Ах, черт! — воскликнул Николай. — Юрка, ты горевал о нашем акваланге — на, полюбуйся на него.

Юра взял бинокль и отчетливо увидел крупную голову Вовы, торчащую из воды рядом с бортом моторки. Маска была сдвинута на лоб, рука атлета лежала на транцевой доске моторки.

—