Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леопард уставился на Ирграма желтыми глазами.
— Что ваши обычаи неприемлемы для людей цивилизованных.
— Какие? — уточнил Император.
— Жертвоприношения. Нигде в мире больше нет такого.
Пожалуй, сказалась усталость. И еще раздражение. И многое иное, с чем он должен был бы совладать. Ибо чутье подсказывало, что откровения нынешние излишни.
— Мне говорили, что ты встречался с Верховным Жрецом.
— Да, — Ирграм не стал отрицать очевидное. — Он важный человек. Я желаю жить в мире с важными людьми.
— Тогда он должен был сказать тебе, почему мы делаем это.
— Он сказал. Я читал прежде. Но читать одно, а видеть — совсем другое.
Леопард вытянулся, впрочем, не спуская взгляда с человека, которого полагал в данных покоях лишним.
Воцарившаяся тишина напрягала. В ней было слышно, как воркуют голуби в золоченых клетках. И как тяжко дышит хищный зверь.
— Я не собираюсь преступать законы Империи, — выдавил Ирграм, ибо глаза у Императора стали желты, как и у леопарда. Вспомнилось разом вдруг все, что он когда-либо слышал об этом месте.
Об этом человеке.
— Хорошо, — Император прищурился. — Но ты не ешь.
— Я, — Ирграм сглотнул. — Не все обычаи я смогу принять. И дело не в неуважении. Но мои боги тоже сказали свое слово. Я не могу есть себе подобных.
Он замер, напрягшись, готовый дать отпор. А тишина все тянулась и тянулась, пока не оборвалась смехом Императора. Смеялся тот громко и заливисто.
— Так вот что говорят о нас? — уточнил он, не снимая руки с загривка зверя, который лишь покосился на хозяина и в глаза его читался немой вопрос. — Поэтому маги считают нас дикарями? Они действительно думают, что мы едим людей?
Ирграм молчал.
Он почувствовал, как кровь прилила к лицу. И дышать стало сложно.
— Что ж, можешь не отвечать. И да, порой мы разделяем пищу с богами. Но лишь в исключительных случаях. Когда тот, кто отдает свое сердце, столь велик, что сила его кипит не только в сердце. Когда силу его хранят и плоть, и кровь.
Ирграм сглотнул.
— В последний раз подобное случилось при моем отце. Мне так рассказывали. Он вызвал на бой собственного брата, с которым был рожден в один день. И в честном поединке одолел его. После чего пожелал забрать силу, что была разделена на двоих, дабы два тела вновь соединились в одно.
Замутило.
Не надо было сюда ехать.
— К счастью, у меня братьев достойных подобной участи не было, — император поднял с блюда кусок мяса. — Что до иных моих подданных, то кто-то блюдет заветы предков рьяно, кто-то предпочитает толковать их по-своему. А это лишь свинина. Кажется. Или индейка. Или еще что-то, но животного происхождения.
— Я прошу простить меня.
— Не стоит.
Зверь раскрыл пасть, принимая подношение. И облизнулся.
— То есть, те тела, которые… остаются. Что с ними происходит?
— Никогда не задумывался, — Император пожал плечами. — Спроси у Верховного, он должен знать.
Почему-то опять замутило.
— Касаемо же просьбы твоей, то я помню наши договоренности. И она будет исполнена. Но будь готов, что многим это придется не по нраву. Ты договорился с Верховным, что хорошо. Мне было бы неприятно казнить его.
Леопард зевнул, обнажив белые блестящие клыки.
— Как не хотелось бы казнить тебя. Вы оба нужны мне, — Император поднялся, и Ирграм тоже, стараясь не совершать при том резких движений.
А то мало ли.
— Но я позвал тебя по иному вопросу. Скоро завершится месяц Долгих слез, — Император остановился перед клеткой, в которой метались серые амадины. — Совет смеет настаивать на моей женитьбе.
Он постучал ногтем по клетке.
— Они правы. Мне нужен наследник. И мне нужна жена. Или жены. Пока не решил.
Ирграм счел разумным промолчать.
— И в месяц Ледяной воды я дам свое согласие. И объявлю свою волю.
Он посмотрел на мага.
— В месяц Холодного неба ко двору начнут собираться женщины, которых Совет признает годными.
Амадины верещали. Леопард облизывался, явно прикидывая, столь ли прочна клетка, каковой кажется.
— Чем я могу служить? — шкурой Ирграм ощутил именно тот момент, когда следовало задать вопрос. И правильный вопрос.
— Женщины… их отцы и братья желают возвышения. Власти, которую рассчитывают обрести через единение крови моей. Цена велика.
Император сжал кулак.
— Я хочу найти тех, кто проклял ту, что держала в руках мое сердце.
Голос прозвучал тихо, но по спине Ирграма поползли ручейки пота.
— Дознание почти завершено. Так мне сказали. Виновные найдены. Признания получены.
— Но вы им не верите?
— Отчего? Верю. Но не верю, что все виновные найдены.
Леопард вновь улегся на пол и принялся вылизываться.
— Кто бы ни затеял эту игру, он продолжит её.
Ирграм едва заметно кивнул. Пожалуй, что так.
— Почему я?
— Милентику убили магией. Магия — порождение твоего мира. Не моего.
— Вы ею тоже пользуетесь, — Ирграм вытер шею, которая чесалась от пота. — Извините, но это так. Она есть в ваших людях. Я же вижу. И в вас тоже. Вы ведь знаете, верно?
— Знание необходимо. Что до прочего, то из них слишком давно выдавливали умение обращаться с дарованной силой.
И вновь Ирграм вынужден был согласиться. Проклятья — еще тот раздел, капризная магия, опасная, с которой не каждый рискнет связаться.
— Меж тем я знаю, что многие из тех, кто на словах проклинает магов, давно уже обращаются к ним.
Теперь в голосе прозвучало раздражение.
— Притом от меня требуют соблюдения традиций.
Ирграм опустил взгляд.
— Если я спрошу имена, ты не назовешь?
— К сожалению, нет. Я прошу простить меня, — шея заныла, и сердце закололо, словно предупреждая, что не стоит отказывать людям, подобным Императору. — Однако Закон един для всех.
— Закон — это хорошо.
— И если контракт заключен, то я могу лишь выяснить имена исполнителей, не более того.
— Выясни, — дозволил Император. — И нет, я не потребую большего. Не от тебя.
Но и не забудет. Он не умеет забывать, как и прощать, и потому сердце закололо куда сильнее прочего.
— Нельзя винить клинок в том, чья рука его использует, ибо равно он может служить и воину, и жрецу, и подлому убийце.
Почему-то в этакую благостность не поверилось.
— Но если ты выяснишь, кто сотворил этот клинок, я буду благодарен.
А благодарность Императора — это много. Куда больше, чем способен вынести обыкновенный человек. Ирграм сглотнул.
— Однако на самом деле мне надобно иное, — Император вернулся к ложу, на котором устроилась мелкая псинка, явно не испытывавшая к высокой особе благоговения. Ибо стоило Императору опуститься подле, и псинка зарычала. Рыком же отозвался леопард, а Император усмехнулся. —