— Да, да, пожар!.. Что, не слышу! Понятно. До самолетов будем бороться своими силами… — бросил трубку, кинулся бегом на улицу, где поджидала его машина. Вперед ушло пять кузовных и автобус. Уехали все, кого только можно было собрать в поселке; пошли даже женщины, прямо от кухонных плит, так и не успев накормить мужей ужином.

Случись бы пожар во время работы — потушить раз плюнуть. Но он начался после работы, когда последние автобусы покинули верхний склад, когда над лесосеками нависла настороженная, глубокая тишина. Как после боя, еще с неостывшими двигателями, стояли в немом молчании тракторы; в обогревательной будке, матово поблескивая режущими цепями, лежали мотопилы. Ночная бригада слесарей делала профилактический осмотр механизмов. Длинноногий Костя Носов травил анекдоты.

В машинном диске, врытом в землю, весело шипели поленья, облитые машинным маслом. За такую приправу механик участка не однажды делал выговор. Но пойди узнай — к утру в обмасленном диске оставались тлеющие угли — и все. Костя пек в них картошку в мундирах и, скаредничая, раздавал по одной своим напарникам-слесарям. Однако в этот вечер картошке суждено было самой превратиться в уголья. На полуслове Костя вдруг замолк и, вскинув руки, заорал, точно его самого посадили на раскаленный диск:

— Пожар! Лесосека горит!..

Повскакивали слесари. Ничего не понимая, таращились на тайгу. Еще минуту назад там ничего не было, и вдруг широкой полосой из-за деревьев поднялся дым, тотчас в воздухе запахло гарью. Парни недоуменно переглянулись, похватали кто топор, кто лопату, кинулись в лес. Костя Носов позади всех — недаром у него длинные ноги. Ветки больно хлестали по лицам. Поздно! Огонь стеной загородил парням дорогу, дышал жаром, перекидывался с ветки на ветку, шипел, бросаясь искрами и пеплом. Под его напором шаг за шагом отступали парни. «Нет, вчетвером не совладать», — поняли они. Дым ел глаза, першило в горле, стало страшно…

— Бежим! — выдохнул Костя. — Надо в поселок, сказать всем!..

— Беги, мы будем просеку гнать… Ах черт, жжет-то как!

Спустя полтора часа приехали первые машины. Огонь уже бушевал вовсю. Ветер гнал его к верхнему складу. Только широкая просека могла преградить ему дорогу. Тракторы и автокран отвели подальше; погрузили и отвезли в надежное место бочки с соляром и горючим.

Было жарко и душно. У Платона по лицу градом струился пот, во рту было солоно и горько, словно выпил морской воды. А над тайгой, разгоняя вечерние сумерки, полыхало пламя — языкатое, голодное, беспощадное. Потом над головами, высоко в небе зарокотали самолеты. В отблеске пожарища вспыхнули белыми светлячками купола парашютов. Отсюда казалось, что парашютисты опускались прямо в клокочущий котел огня.

И это все, что осталось от Панаса Корешова. А какой был орел, какой умница!.. Просто не верилось, что он изменник, предатель. Поликарп Данилович рассудил так: сам не видел, был ли он в банде, а слухи есть слухи… Он облюбовал подходящее место неподалеку от землянки, ножом принялся рыть могилу. Теперь не нужна Панасу глубокая… Копает Поликарп Данилович, а из головы не выходит странная смерть Корешова.

«А, может быть, это не он? — усомнился Поликарп Данилович. — Нет, нет, он, больше никто другой».

Когда начал переносить прах, на топчане, под черепом обнаружил ветхую тетрадь. Страницы пожелтели, написанное едва проступало… Поликарп Данилович бережно спрятал ее за пазуху. Отметил то место, где захоронил Корешова и зашагал домой. В ногах вдруг ощутил страшную усталость и на душе усталость. Отчего-то Поликарпу Даниловичу вспомнился Платон. «Да, внуки не отвечают за дедов, а ведь ранило паренька… Недобрая память ранила».

Огонь несколько сбили, но все-таки он еще упорно продолжал пожирать деревья. Огромными факелами полыхали они в ночи. Десятки кубометров первосортного леса были испепелены, превращены в уголья. В самом пекле орудовала пожарная авиация…

— Жжет-то как, а! — рукавом вытер Виктор лицо. У Платона и у самого гимнастерка так нагрелась, что, казалось, вот-вот вспыхнет.

— Жарища, верно, — согласился он.

— Живей, живей, товарищи! — был слышен голос Леонида Павловича. — Надо успеть отгородиться просекой…

Пустили кусторез. Как черный утюг он ползал взад и вперед, взад и вперед.

Кое-где ручейки огня добежали до просеки. Здесь они начинали метаться по сторонам, но перемахнуть через просеку не хватало сил… С рассветом пожар сломили. Едким дымом исходила земля. Дико, неестественно торчали голые, обугленные стволы деревьев.

— Как после атомного взрыва, — сказал длинноногий Костя.

— Атомщик нашелся! — сплюнул Анатолий.

Они лежали вповалку, на земле, дожидаясь, когда придет за ними очередная машина.

Костя было полез в пузырь, но, видя, что Заварухина рядом нет, присмирел. Тося срывал с дерева росистые листья и прикладывал к щеке. Какая-то головешка стрельнула и попала ему в щеку.

— С чего бы это лес загорелся, а? Дыма без огня не бывает, — глубокомысленно изрек он.

— Не отбирай у Коробушкина хлеб, — заметил Виктор. — Из тебя бы второй Шерлок Холмс получился.

— А из тебя истеричка.

— Ха-ха-ха!

— Как мальчишки, — бурчал Николай. Он был единственным «женатиком» в бригаде Сорокина. — И поговорить серьезно не могут…

— Старый хрыч! — закинул за голову руки Виктор. — Был у нас на батарее такой ефрейтор, каптенармус Васька Кишко, так тот все бурчал и бурчал. Однажды его командир батареи вызвал к себе и говорит: «Ефрейтор Кишко, почему махорку не получили?» А наш Васька возьми да брякни: «Указывают все, пошли бы да и получили…» Шарик за шарик у парня зашел, что ли. Командир батареи ему на всю катушку отвалил губы.

— Не смешно, — подпер подбородок Николай.

— Если не смешно, расскажи, как ты первую ночь со своей Наташкой спал… Говорят, она среди ночи от тебя к своей мамаше сбежала…

Николай густо покраснел, вскочил и ушел к мужчинам. А ребята покатывались со смеху. Допекли-таки.

2

Карта лесного массива лежала перед Волошиной. Черным карандашом очерчено место пожара. По предварительным подсчетам погибло около тысячи кубометров деловой древесины. Погибла та лесосека, на которую больше всего рассчитывали. Что толку, что наехала комиссия из лесхоза, что толку, что составили акт. Этим делу не поможешь. Надо отводить новую лесосеку, расчищать верхний склад, проложить волок. На это уйдет по меньшей мере месяц, а то и больше.

Рита устало откинулась на спинку стула, встретила вопросительный взгляд Наумова. Но что ему ответить, когда сама ничего не придумала. Вчера приезжал директор леспромхоза, а сегодня утром звонил и требовал к вечеру доложить соображения по поводу отведения новой лесосеки.

«Странный он какой-то», — подумала Рита о Турасове. Вспомнилось, как он тогда, сидя на корточках, выручал из беды цветок, а потом размечтался о высокоорганизованном лесном хозяйстве… Однако какой же массив отвести под новые лесосеки?