– Давай поговорим об этом после твоей свадьбы, – перебила ее Софи и мысленно добавила: «Если эта свадьба вообще состоится». – А пока сосредоточимся на подготовке к торжеству. У нас еще масса дел.

– Хорошо, – согласилась Джорджиана. – Но знай, я хочу, чтобы ты бесстрашно следовала за своим компасом, куда бы он тебя ни вел – в незнакомые моря или в бушующий океан.

– В данный момент все мои мысли только о покупках, которые нам еще предстоит сделать в городе. – Софи обняла сестру. – А теперь иди спать, тебе нужно хорошенько отдохнуть. Завтра у нас много дел, это последний день нашего пребывания в Лондоне.

Джорджиана чмокнула ее в щеку и уже направилась было к двери, но тут ее взгляд упал на туалетный столик.

– Я и не знала, что ты взяла с собой мамины серьги, – сказала она, беря со столика маленькое фарфоровое блюдечко с серьгами. – Почему ты не надела их на званый вечер миссис Гриффин?

– Я… я забыла.

Джорджиана выгнула бровь.

– Ничего страшного. Знаешь, мне кажется, они прекрасно подойдут к твоему новому платью. Светлая кружевная отделка ворота будет гармонировать с их блеском.

Пламя свечи бросало отблески на матовые жемчужины серег.

– Какие они красивые, правда? Я так рада, что ты не стала продавать их. Я бы не рассталась с ними ни за какие деньги.

– Ты права. – Софи встала. – Спокойной ночи, Джорджи. Позади был трудный день, и я валюсь с ног.

Однако когда дверь за сестрой закрылась, Софи не тронулась с места. Она взяла со столика серьги и долго рассматривала их в мерцающем свете горящей свечи, любуясь отблеском золота. Затем, подчиняясь внезапному порыву, она вдела одну сережку в левое ухо, а вторую положила назад на фарфоровое блюдечко.

«Может быть, мне следует тоже распрощаться с осторожностью и стать пиратом? – подумала она, глядя на себя в зеркало. Слова Джорджианы произвели на нее странное действие. – Я поплыву на пиратском корабле к неведомым берегам навстречу увлекательным приключениям».

Серьга покачивалась в ее ухе, то исчезая в тени, то вновь поблескивая на свету.

– Может быть, Джорджи права, – произнесла вслух Софи, – и я превратила свою жизнь в рутину. Раньше я не боялась быть отважной и часто шла на риск.

Ей нравилось, когда волнение горячит кровь. Внезапно Софи почувствовала угрызения совести. Ее собственные прегрешения против общественной морали были куда серьезнее и скандальнее, чем проступок отца, совершенный по недомыслию. Однажды в солнечный летний день на мягком заливном лугу в Хайборн-Хилл она разомлела от зноя и выпитой бутылки пива, которую они украли из подвала лорда Уолкотта, и позволила Камерону больше, чем следовало бы… От его дерзких ласк у нее тогда кружилась голова.

Только чудом она сохранила девственность. Ей повезло, что их никто не видел в тот день, в противном случае репутация ее семьи была бы навеки погублена. В дальнейшем Софи часто вспоминала о том, как близко она подошла к краю пропасти, и клялась себе впредь в любой ситуации сохранять благоразумие.

«Вероятно, я боялась не только Камерона, но и саму себя, своих опасных порывов», – думала Софи.

Подойдя к окну, она прижалась горячим лбом к холодному стеклу, за которым стояла темнота. Туман окутывал палисадник. Тишину нарушало лишь пение соловья, доносившееся откуда-то из глубины кустов.

Закрыв глаза, Софи постаралась ни о чем не думать, и перед ее мысленным взором замелькали смутные видения – вспышки молнии, бушующее море, волны, с грохотом разбивающиеся о прибрежные скалы…

Тук, тук, тук – стучала кровь у нее в висках.

Но тут Софи вдруг поняла, что стук доносился не изнутри, а снаружи. Кто-то барабанил в стекло. Она открыла глаза и увидела прямо перед собой улыбающееся лицо – белоснежные зубы, черную шелковую повязку, по-пиратски закрывавшую лоб, влажные от дождя длинные волосы, поблескивавшую в ухе золотую серьгу.

Тук, тук, тук…

Софи открыла рот, собираясь закричать.

– Софи, открой окно, – благоразумно предупредил ее Камерон, – не то разразится скандал.

Подняв раму, она отступила в сторону и впустила его в комнату.

– Ты промок…

– На тебе почти ничего нет, – совсем не в такт ей ответил Камерон, и от его улыбки Софи бросило в дрожь.

– Именно поэтому тебе не следовало появляться здесь.

Камерон снял шляпу и стряхнул с нее капли дождя.

– Ты же знаешь, что я не следую правилам хорошего тона.

Его смех был похож на рокот далекого грома. В этот момент Софи не думала ни о каких правилах, она не могла отвести взгляд от губ Камерона, от его лица в мелких капельках дождя.

– Ты промок, – повторила она и, словно завороженная волшебной силой демона бури, потянулась к нему, чтобы осушить его лицо поцелуями.

– Ты раздета, – пробормотал Камерон и крепко прижал ее к себе.

Ее тонкий халат пропитался влагой от промокшей одежды Камерона, и по телу Софи забегали мурашки. Камерон был прав – на ней действительно почти ничего не было. Устав после трудного дня, Софи сбросила с себя перед сном всю одежду и накинула лишь тонкий пеньюар. И вот теперь сырая ткань прилипала к ее голому телу.

– Тебе не следовало приходить сюда.

– Ты это уже говорила. – Его глаза смеялись. – Но я же предупреждал тебя: я – не джентльмен. Вот джентльмен никогда не проник бы ночью в твою спальню. – Слегка отстранившись, он взглянул на ее грудь. – И джентльмен не стал бы сейчас разглядывать твои соблазнительные розовые выпуклости, просвечивающиеся сквозь ткань.

Софи поспешно скрестила руки на груди. Ее чувства пришли в смятение. Софи неудержимо влекло к Камерону, но она сопротивлялась своим желаниям. Дочь приходского священника не должна млеть, видя страсть в глазах мужчины.

Потупив взор, она взяла шаль и закуталась в нее.

– Шаль не прикрывает темный треугольничек у тебя между ног, – мягко сказал Камерон. – Но я обещаю не смотреть туда.

Софи бросило в жар, и это вывело ее из себя:

– Ты не будешь смотреть туда потому, что тебе придется сейчас же, цепляясь за плющ, спуститься на землю! Считаю до трех…

Камерон усмехнулся:

– И что будет потом?

– Потом я… я выкину тебя отсюда!

– Интересно, как ты это сделаешь? – Вместо того чтобы подойти к окну, Камерон приблизился к ней. – Одна графиня в Италии как-то пригрозила мне тем же самым. Насколько я помню, мы стали с ней бороться у красивого витого парапета балкона, откуда открывался великолепный вид на Тирренское море. Однако вскоре ее силы начали слабеть, и мы с ней, так сказать, прекратили военные действия.

– Ты неисправим! – бросила Софи.

Ее щеки стали пунцовыми, когда она представила страстную итальянку в объятиях Камерона.